настолько огорчило и скомпрометировало ее саму, что в горле ее резко стало сухо и запершило, отчего она начала откашливаться.
– Могу ли я поговорить с Екатериной Андреевой? – произнес он с какой-то ехидной улыбкой. Каким-то необычайно диким взглядом посмотрел он в ее глаза, при легком напутствии, вероятно, апеллятивно, чтобы казаться еще безобразней, но при этом сохраняя деловой вид, который он так эффектно внес во внимание, он продолжал:
– Ах! Должно быть, вы меня не ожидали, верно? Ну, да впрочем, этот день все равно бы когда-нибудь настал. Ведь так? – произнеся данную фразу, он размеренно подвинулся еще ближе, и фраза эта была тяжела для Марины, а его телодвижения были весьма внушительные и что-то предвещали. Но пока с порога было не ясно, чем это закончится.
Женщина стояла и слушала, будто ее поразила молния среди ясного неба.
– Зачем же вам моя дочь? – произнеся это с невероятным… сильным изумлением, она начала медленно опускаться, постепенно теряя равновесие. Все это выбило ее, словно пробку из шампанского, и ударило ей в голову, так что она уж казалась такой напуганной и беззащитной и в этом состоянии не могла совладать с собой, но продолжила вести беседу и как-то намеревалась выяснить, разгадать, разоблачить, что происходит в голове у самого человека, который так нагло ворвался в дверной проем. Но внезапно едкое чувство чего-то злого и давно забытого застало ее врасплох, и она потупилась.
– Я… ее здесь… ее здесь… – она начала задыхаться, – ее здесь нет! Она! Не здесь… – заявила тут же она, по-видимому, спокойно, чтобы не вызвать подозрение, но что-то безудержнно вздрагивало в ее голосе. – Прошу вас, уходите, я… давно с вами все обговорила! Я давно все вам передала! И вы сказали, вы же сказали… – Нотка безумия проявилась на ее лице.
– Да… но теперь он умер! – Произнеся эту странную фразу, песчаный человек добавил: – А теперь позвольте мне пройти? Ну!.. Пошла! Ха! Ну? Что вытаращилась? И что ты теперь будешь делать?
Нахально смеясь и буквально толкнув ее с прохода, он направился вдоль по коридору, бросив при этом все приличия, гордо шагая, как на параде, с едва остывшими словами о чьей-то смерти на губах, он помчался вперед.
Достав одну большую сигару, он повернулся к женщине лицом из полутемного коридора и даже как-то улыбнулся; это была настолько шутливая и детская улыбка, что местами он начал даже вести себя как-то игриво. Он достал зажигалку, бензиновую, старую, и поджег сигару прямо в коридоре.
Она смотрела на него и даже не знала, как себя вести, в то же время и он повернул голову в ее сторону, медленно затянулся и послал ей большой клуб дыма, – потом изъяснился, или даже заругался, на непонятном языке, но резко переменился и в шутливой форме пробормотал вскользь:
– Ну и грязно же у тебя в коридоре! Ты не против? Я тут немного намусорю еще пепла. – Стряхнув весь пепел с сигары, он почему-то снял шляпу и положил