ногу за ногу, а руки скрестив и положив на колени, смотря прямо на Катю, его стул даже затрещал от давления. – Ну и вонь же была от него дикая! А впрочем… В общем, что распинаться, он тебе тут «бабла» оставил! Ну… точнее, наследство! Да, оно, именно оно, – заключил он в досаде, произнеся эти слова о каких-то деньгах и о каком-то наследстве, он в досаде задумался. И в своих размышлениях он на секунду выпал из реальности, глаза его поднялись вверх, и он занялся работой – стал прорисовывать какие-то схемы и одновременно что-то подсчитывать, пока его не перебила Катя, и взгляд его резко сфокусировался на ней, вернувшись обратно в реальность, и он вышел из этого состояния.
– Мой отец умер? – еле слышным голосом спросила Катя у него, глотая слюну, глаза же ее резко намокли, и она тут же потянулась своими худенькими ручками вытирать слезы. Вместе с этим чувством опустошения и душевного расстройства она пыталась анализировать все, что было сказано, но у нее ничего не получалось, как назло. И, не сказав ни слова, она лишь набрала воздуха в грудь и принялась выдыхать этот же воздух мелкими такими своеобразными истерическими спазмами, имитируя припадок. Когда же воздух закончился, она опять набрала воздуха в грудь и замерла окончательно с надутыми щеками. Возможно, она так боролась со стрессом. Но мне кажется, в этот день что-то в ней переменилось навсегда, вскоре глаза ее намокли, мешая ей смотреть и поминутно размывая изображение, делая при этом блюр; не в силах более сдерживаться, она пустила слезу, несколько даже стыдясь этого.
Но сам же мужчина, сидящий подле нее в этом время, был как бы навеселе и откровенно смеялся ей в лицо, рассказывая это; всматриваясь в нее, он преподносил довольно обыденную историю, которая случается буквально каждый день с ним и его окружением и которую, по всей видимости, нужно рассказывать как откровенный анекдот, опошлить ее и наиглупейшим образом попытаться скомпрометировать того, кому она адресована.
Такое впечатление, что он работал в похоронном бюро, которое принадлежит какому-нибудь зажиточному господину, и его работники имеют полное право на такие вот шутки, исходя из мысли, что сервис они готовы предоставить безукоризненный и почтеннейший в своем городе. Что каждый человек, который обращается к ним за помощью, остается доволен, и если хоть один жалобный отзыв просочится в массы, то это никак не ударит по репутации данного бюро. Но в эту минуту было непонятно, почему плачет мать, который нет дела ни до какого мужа, или тем более отца, будь он хоть кто ей. И с чего бы в эту минуту ей плакать, разве как не от страха? Каким-то сумасшедшим и едким криком она закричала на всю квартиру:
– Она никуда не поедет! Она никуда не уйдет. Я все вам заплатила! – добавляла она. – Ну, где же справедливость? – всхлипывала она, обращаясь, в частности, как бы не к кому-то конкретному из двух людей в комнате, а к самому господу богу… сложа при этом руки крестом.
Услышав это, Катя сконцентрировала