толстым. Вести его за железнодорожный вал мы решили в воскресенье утром. На неделе я успел поговорить со всеми из нашей банды. Все признали, что проучить меня – Серёгина идея. Подкупил он их главным образом тем, что к тому времени все уже узнали на себе, что это такое – быть по-настоящему униженным, и нетронутым остался один я. Что пора, мол, и мне попробовать на вкус эту пилюлю, и что пойдёт она мне только на пользу. Но мои личные беседы с членами банды привели к тому, что все согласились: Толстый переборщил; и вообще с какого это перепугу он теперь распоряжается, кого, когда и как наказывать?! Только Владу было пофигу. Он смотрел «Покемонов» и ни в чём этом не участвовал.
С Копилкой я поговорил за пару дней до намеченной даты расправы. Пришёл к нему вечером. Мы перекинулись какими-то дежурными фразами, и я начал свою неловкую агитацию. По выражению лица Миши я не мог понять, что происходит у него в голове. Он согласен со мной? Или он за Серёгу? Сейчас холодно меня выслушает, ответит что-нибудь неопределённое, а как только я уйду, отправится к нему и всё расскажет. Тем более идти недалеко – до соседнего дома. Сдаст он меня или нет?
Неуверенность и страх, что меня не поддержат, а то и раскроют, начали искажать моё представление о том, что хорошо, а что плохо. В разговоре в очередной раз повисла удушливая тишина… тишина… тишина… Я не выдержал: «Да и вообще он попутал! В хуй никого не ставит. Вот про Катю тоже говорил…» – и всё выложил. Может, даже приукрасил. Мишино лицо наконец стало подвижным, на нём отчётливо отразились злость и растерянность. Он пообещал поддержать нас и помочь проучить Толстого.
После этого морального падения рассказать всё Илье стало уже просто. Чич пообещал не вмешиваться.
К субботе всё было готово. Кроме, пожалуй, меня.
Несмотря на то, что я выступил главным организатором, мне самому этот заговор казался бредом. Я думал, что вопрос ещё можно решить как-то иначе, не прибегая к этому совершенно лишённому смысла избиению. Ну кого и чему оно научит?
Вечером я пошёл к Серёге, чтобы обо всём поговорить и уладить всё мирным путём. А затем свернуть операцию «Оптимизм», всем над этим посмеяться и дружно выпить пива. Что именно я скажу ему, как начну разговор, я ещё не знал.
Я шёл по тёмной улице и думал о предстоящей беседе. Осеннее небо обильно сыпало мокрым снегом. Он таял на лице, обдавая колкой прохладой. Сквозь пушистые хлопья еле пробивался свет редких фонарей. Иногда мелькали силуэты прохожих. Как всегда, выли бездомные собаки, которые бегали по нашей улице целыми стаями и пугали лаем людей. Было холодно и сыро. В такой вечер без большой необходимости на улицу выходить, конечно, не станешь.
Дорога до Серёгиного дома занимала десять минут. Всё это время я перебирал в голове различные фразы, соображал: начать ли мне уверенно и жёстко или наоборот – с дружеской теплотой и мягкостью заочного победителя. Ничто не казалось мне