коли так, тогда арестовывай, – равнодушно проговорил Оманов.
К середине лета после затяжных июньских дождей в Ачеме установилась очень жаркая погода. К полудню воздух прогревался настолько, что надоедливый до того гнус прятался так, словно его никогда не было. Скот, до этого спасавшийся от него в реке, теперь с удовольствием пасся на прибрежном лугу. Наевшись спелой травы, коровы неспешно ее пережевывали, разлегшись на разогретой земле.
Крестьяне, занятые на сенокосе и в поле работали в одних рубахах, скрывая от палящего солнца бледные тела. А вот в кузнице, где с недавних пор работал Гаврила Оманов, раздеться было нельзя. С дышащим жаром горном и раскаленным железом шутки плохи: любая неосторожность могла привести к ожогу. Время от времени он вместе с кузнецом Никитой Третьяковым выходили на улицу, доставали из колодца несколько ведер холодной воды и с удовольствием обливали друг друга.
К полудню, когда в кузнице дышать стало совсем нечем, они отправились по домам на обед. Первым делом Гаврила пошел к реке. Все-таки полежать в прохладной речной водице намного приятнее, чем просто обливаться из ведра. У самого берега скинул надоевшие сапоги. Затем, не снимая штанов и осторожно ступая по острым камням, забрел по колено в реку. Умывшись, он повалился на спину, слегка приподняв над водой голову. Желанная прохлада обволокла все тело, постепенно впитывая в себя накопившееся в нем тепло. Пузыри воздуха вспучивали намокшую рубаху, а вода приятно щекотала живот. Гаврила закрыл глаза и погрузился в сладостную дремоту.
Возможно, он лежал бы так еще долго, но севшая на нос стрекоза вернула его к реальности. Оманов смахнул не прошеную гостью рукой, медленно поднялся и побрел к берегу. Идти домой в мокрой одежде не хотелось, и Гаврила направился к ближайшей бане немного обсохнуть. Устроившись в тени, прикрыл рукой глаза. Едва он задремал, как совсем рядом громко брякнула щеколда. Звук повторился и следом послышался скрип открываемой двери.
Оманов открыл глаза и прислушался. Внутри бани послышались чьи-то шаги, а спустя минуту Гаврила услышал звук переливаемой воды. Лишь только журчанье стихло, как с улицы послышалось негромкое покашливание.
– Григорий Пантелеевич, нешто баньку решил стопить? Кабыть не суббота, – донесся до него голос Варвары Чупровой.
После этого женщина замолчала и снова закашлялась.
– Ты бы вышел на улицу. Потом управишься, – справившись с недугом, договорила она.
После небольшой паузы снова скрипнула дверь.
– А у нас в милиции выходных нет. Когда служба позволяет, тогда и отдыхаем, – проговорил вышедший на улицу Конюхов. – Ты чего прохлаждаешься, Варвара Сидоровна?
Гаврила пошевелился, и хотел уже выйти к ним, но что-то его удержало. Он прикрыл глаза, притворяясь спящим.
– Да, я ведь, то так. Знаю, что денно и нощно на службе. Мне сегодня шестой десяток пошел. Вот бригадир и отпустил раньше. Иду мимо, а тут ты.
– Мои