как говорится по закону подлости, не работал. Мало того, на мятом клочке бумажки, прикреплённом к деревянному окошку, корявым почерком было нацарапано: «Сдача стеклопосуды с 9 до 11».
С колотящимся от предчувствия чего-то нехорошего сердцем, я спросил время у проходившей мимо женщины:
– Три минуты двенадцатого, – ответила она.
«Три минуты двенадцатого, – вихрем пронеслось у меня в голове. – Всего-навсего опоздал на три минуты». «А может, приёмщик ещё не ушёл!» – запульсировала в мозгу спасительная мысль – слабая надежда на попытку что-либо изменить.
С замиранием сердца, на ватных ногах я подошёл к железной двери пункта и легонько, как казалось мне, постучал. Лязгающий грохот металла неприятным звоном нарушил тишину пустыря. Я замер от страха – дверь тут же распахнулась. И высунувшаяся оттуда обросшая физиономия, недовольно ворча, грубо спросила:
– Чё надо?
– Бутылки сдать можно? – радостно прокричал я и, не услышав ответа, слезливо запищал: – Примите, пожалуйста! Я ехал с Садовой.
– Закрыто, не ясно, чё ли, – голосом, не терпящим никаких возражений, резко отрезала «физиономия», и дверь с грохотом захлопнулась перед самым моим носом.
«И что же мне теперь делать?» – с грустью подумал я, тоскливо рассматривая свои стоптанные солдатские ботинки, год назад купленные отцом в военторге по дешёвке.
И вдруг, со злой решимостью, внезапно вырвавшейся наружу из глубин моей душонки, обычно трусливой перед приказаниями отца, подойдя к мусорным бакам, я поднял и с силой швырнул туда ненавистные мне чемоданы, один за другим.
Назад я ехал в самом замечательном расположении духа. «Вот какой я молодец! – всю дорогу нахваливал я себя. – Решился и выбросил. И отцу так заявлю, не побоюсь», – с гордостью за себя, храбреца, думал я.
Но побояться даже очень пришлось. На остановке меня уже поджидал отец. Я ещё издали заметил знакомый коричневый плащ – в городе такого больше никто, кроме него, не носил. Бедное сердце моё сразу же забилось в груди сильнее, и я сжался в маленький беззащитный комочек.
– Ну что, сдал? – поинтересовался отец, как только я сошёл с автобуса… И вдруг, изменившись в лице, он заорал благим матом на всю остановку:
– Где чемоданы, сволочь! У тебя что их украли? – На миг я оцепенел от страха, но хохот находящихся поблизости людей быстро вернул меня в реальность.
– Я их выбросил, – выпалил я с торжеством победителя. И, зло посмотрев отцу прямо в глаза, добавил геройски: – Вместе с твоими вонючими бутылками.
– Ну-ка, ну-ка, иди-ка сюда, – поманил отец резко изменившимся, каким-то подозрительно-мягким вкрадчивым голосом, и волна нервной судороги пробежала по его покрасневшему лицу. – Иди сюда, паскудник! Я тебе сейчас голову оторву и выброшу её туда же, к бутылкам.
Не дожидаясь рассправы, я стремглав бросился прочь, как можно дальше от не на шутку разгневанного отца, страшного в своей ярости.