во лбу торчат, как у козла, и смекнул он тогда, что пожаловали к ним силы зла… Все же прочие сидели точно оцепеневшие, и тишина вокруг сгустилася прямо зловещая; битком в зале было народу, а никто и пальцем не пошевелил – сидят там полным составом, как кролики перед удавом. А сей вылитый урод топ да топ себе вперёд. Ни на кого вроде и не смотрит. И что-то бубнит себе под нос, как бы напевает или стишки читает.
Прислушался удивлённый богатырь – а и впрямь страшила вирши декламирует. Вот, значит, какие:
Соберу я тушки,
А в тех тушках – душки.
Тушки отварю-ю-ю!
Душки уморю-ю-ю!
Ух-ху-ху-ху!
Тут, откуда ни возьмись, огромный мешчище в лапах у чудовища появился. Он мешок-то раскрыл, затем к человеку какому-то сидящему, от ужаса затрясшемуся, подвалил, в глаза ему заглянул, жутко хохотнул, а потом хвать его – и в мешок затолкал. К другому подошёл таким же образом, к третьему, четвёртому – и этих в мешок!
Затем далее по залу заколдыбал. Не всех, правда, брал – выборочно. Иного горемыку понюхает-понюхает с шумом да и оставит. И снова себе везде расхаживает да добычу высматривает; словно морковку из грядки людишек таскает и в бездонный свой мешок опускает.
Что ещё тут за чёрт, удивляется Ванька?! Неладное, видит, здесь творится, а нечистая сила ладана, говорят, боится. Ну, у Явана ладана-то никакого нету – кувшин лишь под рукою оказался, из коего он молочко попивал. Схватил Ванюша пустёхонький сей кувшинище да и запустил что было сил им в страшилищу.
И попал аж точнёхонько в лоб! Кувшинок-то – хлоп! – на мелкие кусочки разлетелся, а нечистый от неожиданности на задницу сел, от ярости завопил, кулачищем Ваньке погрозил, а потом на ноги подхватился и… наутёк пустился. Смутил его, очевидно, непреклонный Яванов взгляд, вот драпаля чёрт оттеля и дал. От злости лишь стал бурой масти. К дверям только шасть – да насилу-то пропихался. Выскочил кое-как – и ходу!
Даже мешок позабыл с народом.
Ох и радости было, когда люди запуганные в себя, наконец, пришли и всех пленённых целыми и невредимыми в мешчище нашли! Кто завизжал, кто засмеялся, кто по зале скакать принялся, а кто заплакал да зарыдал, когда апосля тьмы мешка свет увидал.
Ну а величественный Самар на ноги неспешно восстал, до самого пола Явану поклонился и тоном торжественным к нему обратился:
– Спаси Ра тебя, сияр Яван Говяда! Ты и в самом деле герой величайший, удали редчайшей и воли крепчайшей! Честь и хвала тебе от нас великие!
– Да ладно, чего там, – смутился витязь. – всего-то делов, что посудину расколошматил, а вы меня за то хвалите… Лучше расскажите, что это была за морда, перед которой вы все заколо́дели? Неужто в ужас такой пришли, что сил для борьбы не нашли? Откровенно говоря, не верится…
Самар тогда вздохнул тяжело да разбито на ковёр опустился, взглядом резко посуровев.
Опечалился он явно, да Явану и отвечает:
– Эх-хе-хе-хе-хе!