и башни взором любопытным окинул. И показалось Ванюхе даже, что глазницы бойниц на башнях мрачно этак на него пялятся, будто входить ему не велят. А кругом-то тишина зловещая разлилася, да вдруг сыч недобро заухал где-то, и крысиный с подвала послышался вереск. Ох гиблое, гиблое место!
Только Явана нашего этакой чепухой не ошарашишь. Смело шагает он по выщербленному мосту к воротам громадным, решительно со скрипом великим их открывает и внутрь ныряет. Затем через двор к массивному дому идёт, там опять широкие двери растворяет и входит бодро в тёмный проём. Осмотрелся на входе чуток, а там темно, неприветливо, только стены мрачные и пол мраморный своим светом угрюмо посвечивают, да не столько чего-то разглядеть помогают, как больше страху нагоняют. А в углах-то паутина лохмотьями висит, а на полу пылища, грязь да всякая рухлядь валяется. Сразу было видать, что нежилое это место, людьми давно покинутое, причём впопыхах явно кинутое.
– Эй, кто тут есть – выходи! – громким голосом Яваха крикнул.
Да только никто ему не откликается, лишь эхо пугающее назад возвращается.
Что ж, нет так нет, думает Ваня, не беда это: походим, полазим, поразведаем – авось чего и проведаем… И стал он по залам пустынным да по коридорам длинным ходить-бродить и во все углы заглядывать, не забывая притом и кругом поглядывать. С полчаса примерно там шарился, всё кажись поизлазил, а никого не нашёл. По второму кругу пошёл… Наконец, где-то в глубине замка приходит он в весьма просторную залу. Оглядывается… Кругом колонны мраморные стоят, в высокий потолок упираясь, а посерёдке стол громадный находится, поверхностью чистой сверкая, да стулья резные видятся, к столу приставленные. И опять, значит, никого.
Прислушался Ванёк – ни звука тебе, ни шороха. Как повымерло всё, ей-богу…
«Да что же это они, проклятые, – взгорячился душой Ванята, – в прятки со мною что ли играют?!»
– Эй, начальник! – вновь вскричал он. – Хорош хорониться – время уже и появиться! А ну вылазь, кому говорю! Дай хоть на тебя посмотрю!
Голову назад поворачивает – и аж прочь отшатывается в замешательстве. Натурально возле его лица, аккурат за его спиною преогромная харя в воздухе висит сама собою. Не меньше серванта величиною. Висит, значит, и жадно на Ваню таращится. И такая-то собою отвратная – ну описать невозможно!
Жутью могильной повеяло на Явана.
А Харя ротище губастый распахнула, смрадом на богатыря дохнула, вислым носищем обнюхала его всего и просипела довольно:
– Уй, какой чудненький людяшок к нам пожаловал! Хы-гы-гы! С виду, правда, гаденький, а по запаху сладенький! Да ещё и живой вдобавок! Славно, славно!..
И в ту же минуту осветилась вся зала непонятным образом, и такой резкий визг по ушам Явана полоснул, будто тыщу свиней кто-то зарезать надумал. И отовсюду, точно из пустоты, целая оравища мерзкой нечисти там явилася: только хлоп-хлоп-хлоп – и сделалось их полно!
Были они все как один голые, худые,