волшебном, полёживает, слегонца эдак бултыхается, – балдеет натурально, а девицы, чтоб он не скучал, завели разговор с ним умело: смеются, шутят, болтают о всякой лабуде, а кто-то из них песенку забавную вдруг запел, а остальные ей подпели:
Ты, Ванюш, открой-ка уши,
Нас послушай, не спеши;
Отдохни у нас, Ванюша,
Поживи и для души!
Ну, куда ты всё летишь?
Всё бежишь, торпишься?
В ванне нашей полежи —
В ней же не утопишься!
В Нави дивном во чертоге
Даже боги не живут!
В нём, Ванюшенька, сверхбоги
Обитают в благе тут!
Ты лишь только нас уважь,
Мы тебя приветим;
Тело маслицем помажь —
Станешь лучшим в свете!
Наша славная Навьяна
Тебя милует, Яван;
Будешь сытым, будешь пьяным,
Коль ты ейный корефан!
Ох, тебе и повезло!
Прямо обалденно!
Позабудь про мира зло
В нави совершенной!
Те ещё затейницы оказалися. А потом ещё и плясать они стали перед Ванькиными очами: и поодиночке, и парами, и все вместе завертелись плясовицы ладные под музыку зажигательную. Ну а мастерство они показали просто невероятное.
Клёвые, короче, были крали.
Полежал Ваньша в ванне ещё с полчаса, до полной кондиции поумаслился, а тут и звоночек милозвучно вдруг зазвучал. Жидкость масляная в отверстие образовавшееся медленно утекла, и чует Ваня, как сила неведомая на воздух его вознесла, а потом бережно понесла к ложу гладкому и плавненько на него опустила. И что, он думает, за странная такая сила?..
А девицы-прислужницы в ту же минуту со смехом к нему подступают и всё тело его молодецкое нежными ручками гладят да растирают. А сами-то ржут, прямо ухохатываются, весёлыми такими, довольными стали. Ваньке на душеньку будто полили бальзамом – до того ему отрадно сделалось, что и не передать. Дивная чудесная истома овладела им полностью, этакая комбинация невероятная из ощущений наиприятных.
Что случилось потом, Яван слабо запомнил: словно в омут страсти неземной он ухнул, а когда наконец очухался, то видит, – посиживает он в беседке уютной, в креслице удобнейшем развалясь, а у него над головой роза прекрасная густо переплелась, соцветия которой чарующий запах вокруг источали; а в ветвях птички цветистые резво скакали и своими трелями слух Ванюхин услаждали.
Глянул Яван на себя – а он в изумительный халат одет, голубыми огнями струящийся, и обут в сандалии мягчайшие. Настроение у него было превосходное, игривое, и все чувства до предела оказались изощрены: нюх сделался как у пса, глаз как у орла, а уши кошачьим, наверное, фору бы дали. А его кожные покровы, казалось, во сто раз чётче прикосновения ощущали.
Сиё новое чувствознание даже приятным нельзя было назвать – оно было обворожительным,