как будто ужасно устала. Ее кожа местами вздулась, пожелтела, размякла, и когда мы вошли в комнату из-под обрывков ее тулупа облаком шмыгнули черные тараканы. Глаза мгновенно заслезились от стоявшего в комнате отвратительного запаха, казалось, сам спертый воздух в комнате потемнел от него. Она улыбалась и ее светлые глаза бессмысленно, как и при жизни, уставились в одну точку. Безвольно обвисшая белая нижняя губа зашевелилась, точно давно мертвая старуха силилась что-то сказать, и из-под нее выскользнул черный панцирь усатого таракана.
– Блюйте не здесь, пожалуйста, – сдавленно попросил один из полицейских, и я послушно отвернулся в коридор.
Должно быть, лицо у меня было действительно траурное, когда я вернулся домой, поэтому Лиля, вопреки обыкновению, не стала задавать множества вопросов, а молча принесла мне сигареты и мы вышли на балкон. Во дворе провожали машину скорой и полиции местные кумушки, уже обсасывающие новую сплетню, и я подумывал было пойти покурить в кухонное окно, чтобы они не напоминали мне увиденное, но замер, услышав одну единственную вещь:
– Говорят, она сына своего съела. Спятила, и съела! – громко возвестила одна из сплетниц, высокая тучная бабушка с румяными щеками, – но никто этого так и не доказал. Вот она и сбрендила!
– Не слушай, глупости болтают, – неловко вставила Лиля, и мы все-таки вернулись к кухонному окну.
Кто знает, возможно, если бы в тот день мы послушали этих старух еще немного, если бы мы были чуть более суеверными и доверчивыми, не верили так безоговорочно в науку и истину, если бы мы не были бы столь узколобыми…
Наука изменила нашу жизнь к лучшему, мы познаем мир все глубже, дальше, шире. Но на многое мы, дети двадцать первого века, закрываем глаза. Ведь все уже доказано, прописано и опровергнуто. Существует только то, чему есть определение в энциклопедии.
Мы закрываем глаза на все, что выходит за рамки нашего восприятия, за рамки нашей новой религии – науки. Но иногда полезно быть атеистом.
Сейчас я это понял, сейчас я вижу гораздо дальше и вижу гораздо больше…
Но не в ту ночь. В ту ночь я не мог уснуть, а Лиля, напротив, спала как младенец. Я завидовал ее способности спать в любой ситуации, позе и в любое время суток. А мне страшно хотелось курить. Я просто не мог без этого уснуть.
Сигареты, как назло, закончились.
Оделся я кое-как, и уже в темном подъезде мне стало прохладно. Ощущение, что кто-то стоит на дальнем пролете, в темноте, наблюдая за мной, было невыносимым, и я, фальшиво напевая под нос, вылетел из подъезда. Рука из тьмы должна была схватить меня, но не схватила.
Старуха, мертвая, разлагающаяся, должна была стоять у подъезда, но там никого не было. Лишь в темноте, в неясном свете уличного фонаря, шуршали листья под теплым летним ветром.
Сонная недовольная продавщица сунула мне пачку, и я закурил прямо на улице, неторопливо подходя к дому. Дверь подъезда была открыта нараспашку, а мне казалось, что я закрыл ее, но мало ли кто еще мог