их гостиной; он был спокоен, отчасти и весел, но что-то в нем, неловкое, не нравилось и раздражало Катю. Она, не избавившись от вечернего туалета, не присаживаясь, изучала комнату, и все в ней чувствовало, что на нее странно, в ожидании смотрят. Устав от них, Жаннетт извинилась и ушла к себе; ей тоже было неловко, как пожилому человеку, который мешает молодым решать свои проблемы.
То, как ее бросили, испугало Катю.
– Чего это она ушла?..
– Она устала, очень много хлопот, – объяснил Митя. – Не хочет нам мешать…
– А что – мешать? Разве она нам может помешать?
Зачем-то она присела, чтобы он мог до нее дотянуться. Происходящее было необъяснимо ужасно, словно она в одно мгновение лишилась воли и не понимала, как с этим можно справиться.
– Ты можешь меня не трогать? – возмутилась она, хотя сама же села так, чтобы он мог к ней прикоснуться.
– Катишь, ты странная, – убирая руку, сказал Митя.
– Я? А ты?
То, что мог с ней сделать этот человек, казалось ей теперь противоестественным.
Понимая ее неприятие, он поспешно встал и взял свои перчатки – в них он был похож не на журналиста, а на военного. Уже раскаиваясь, она его окликнула:
– Извини, Митя, я… оставайся, если хочешь.
– Мне нужно быть в И. пораньше утром. Да и не хочется твоих одолжений. Хорошо вам… попутешествовать.
С облегчением она закрыла за ним дверь: она чувствовала себя корыстной (я же воспользовалась добротой хорошего мужчины!) и сама же отговаривала себя, успокаивала, что не желала быть эгоистичной с ним.
Наутро Жаннетт у нее поинтересовалась, во сколько ушел Митя.
– Сразу после того, как вы отправились спать, – резко ответила она.
– О-о-о… понятно. Он по-прежнему жених?
– А что? По-прежнему.
– Так что же ты его выгнала?
– Я его не выгоняла, – сквозь зубы ответила она. – Он сам ушел.
– Он с нас денег не взял, – заметила Жаннетт, – поступил по-мужски, знает же, что нам тяжело было бы заплатить за билеты. Старомодный. Вашего поколения мужчины сначала спрашивают: «А что я буду за это иметь?». Хотя он такой миленький временами…
– Ну тетя, пожалуйста.
– У коммунистов бывают такие миленькие мальчики…
– Мне нравятся постарше.
– Ха, это пока. Девочкам вечно нравятся старые да седые, они считаются умнее и серьезнее. Хотя вот мне всегда нравились помоложе. Сейчас в тридцать пять уже наполовину седые, некрасиво. Я хоть крашусь, а они считают, что седина делает из обезьяны человека. А она старит.
– Вы совсем не изменились…
Она пробовала размышлять, как Мария: «Какая чушь! И почему меня заботит этакая чушь?». Но внешний мир был спокоен, только временами взрывался громкоговоритель: «Уважаемые граждане! Обязательно участвуйте в плебисците… это решит судьбу нашей страны! Она должна остаться независимой, социальной и христианской! Если вы хотите, чтобы наша страна осталась свободной и…». Конечно, плебисцит! Возможно, они поторопились и лучше было бы остаться с Митей и посмотреть,