их, должное впечатление.
Военно-полевой суд над Калабуховым уже состоялся, был утвержден генералом Покровским и на рассвете смертный приговор приведен в исполнение. Над остальными арестованными суда еще не было, о смягчении их участи Рада возбудила ходатайство, послав депутацию к главнокомандующему. Я телеграфировал генералу Деникину: «Приказание Ваше Нр 016722 исполнено – член Парижской конференции Калабухов арестован и по приговору военно-полевого суда сего числа повешен. Екатеринодар, 7 ноября 1919 года. Нр 181. Врангель».
От генерала Покровского я проехал и Раду, где к приезду моему собрались все ее члены. Я решил в обращении своем к Раде возможно менее касаться политической стороны вопроса, не считая возможным стать в этом всецело на сторону главного командования, политике которого в отношении Кубани я во многом сочувствовать не мог. Я имел в виду настаивать исключительно на том тяжелом положении, в котором, благодаря борьбе Кубанской краевой рады с главнокомандующим, оказалась моя армия; указать, что, борясь с генералом Деникиным, законодательная Рада не остановилась перед предательством тех сынов Кубани, которые кровью своею обеспечили существование края. Я мог вернуться к армии, лишь обеспечив ей в дальнейшем всемерную поддержку Кубанского войска. Последнее будет возможно, лишь если глава войска – атаман – получит полную мощь.
Встреченный в вестибюле атаманом и председателем правительства, я прошел в зал. При входе моем вся Рада встала и члены ее и многочисленная публика, заполнившая трибуны, встретили меня аплодисментами. Атаман, поднявшись на трибуну, приветствовал меня речью. По окончании речи атамана я взошел на трибуну. После слов члена Рады сотника Д. Филимонова, обратившегося ко мне также с просьбой о передаче арестованных в распоряжение кубанской краевой власти, был объявлен перерыв, и я с генералом Покровским вернулся к себе в поезд. Туда прибыла ко мне депутация краевой Рады с новым ходатайством за арестованных. Я принял их возможно любезнее. Вновь указав на то тягостное положение, в котором оказались мои войска, вследствие той политической борьбы, которая велась в тылу армии, на то, что в дальнейшем борьба эта должна отразиться на духе войск, я заявил, что кровавый урок необходим, что он один может заставить опамятовать тех, кто, принося в жертву политике родную армию, губит саму Кубань, а с нею и Россию, что мне не нужны чьи-либо жизни, но необходима гарантия в том, что былое не повторится и армия не окажется вновь в отчаянном положении. В заключение я как бы вскользь заметил, что, конечно, и этот кровавый урок был бы лишним, если бы самой краевой Радой была бы предоставлена главе войска – атаману – полная мощь и в действиях своих он был бы ответствен лишь перед верховным хозяином края – Краевой Радой.
– Как со стороны атамана, так и со стороны правительства я неизменно встречал полную поддержку и не сомневаюсь, что, не будь атаман и правительство связаны по рукам законодательной Радой, все происшедшее не имело бы место.
Слова мои произвели должное впечатление, за