Хобб
«Королевский убийца»
На следующий день, ближе к вечеру, когда спала дневная жара, мы поехали домой. Отец картинно дулся на меня, а я на него.
Город встретил нас многокилометровой пробкой на въезде – ремонт дороги превратил шестиполосное шоссе в двухрядную дорогу.
– Мы тут три часа простоим, – недовольно проворчал отец. – Пробка мертвая. Вообще, зараза, не движется.
– Угу, – согласилась я. – Точно. Мертвая. Не движется.
– Слушай, поехали в Горку, а в город с Южного обхода въедем. Все лучше, чем в пробке стоять. Проведаем твоего Никольского, – примиряюще предложил отец. – Я заберу удочки из сарая. И завтра рвану на рыбалку. Если хочешь, ты тоже со мной.
Проведать Никольского я была рада. Ни на какую рыбалку я ехать не хотела. На том и порешили.
Отец свернул с трассы на гравийку с ямами и ухабами. То и дело приходилось обгонять усталые, неторопливо ползущие длинномеры. Я любовалась пасторальными пейзажами – рядами теплиц с порванной ветром пленкой, лесополосой с худосочными деревьями и желтыми облаками. В динамиках аудиосистемы играл Soundgarden. Позабыв про недавнюю ссору, мы с отцом хором, как в былые времена, когда мама еще жила с нами, а не в своем дурацком экопоселении, проорали, заглушая подвывания Криса Корнелла, наши любимые Rusty Cage и Spoonman. В Горку въехали, когда начало темнеть. Проехали через центр, мимо испачканного птичьим пометом памятника Ленину. Свернули на Нефтяников. Отец, как обычно, проскочил нужный поворот, обозвал себя старым идиотом, сдал задом, вывернул в Вишневый переулок. Мы подъехали к старому бабушкиному дому. Папа припарковал машину между раскидистым грецким орехом и тутовником, ветви которого тянулись к земле под тяжестью облепивших их фиолетовых ягод. Я вышла из машины, с трудом переставляя затекшие от долгого сидения ноги. Сорвала пару ягод. Над головой кружили летучие мыши. Отец постучал в калитку. «Иду, подождите!» – прокричал Никольский. Наверное, как обычно, работал в примыкавшей к дому виноградной беседке.
Неспешной походкой Петр Ильич выплыл из окружавшего дом сумрака. Он был высок, нескладен, худощав. Давно нестриженные седые волосы торчали во все стороны, делали его похожим на престарелого гота. В интеллигентной козьей бородке застряли какие-то крошки, а зрачки его серых, слегка водянистых глаз безостановочно бегали из стороны в сторону за толстыми стеклами очков.
– Привет, Андреич, – сказал Никольский и протянул отцу руку, но тот высматривал что-то в густевшей вокруг нас темноте, лишь рассеянно кивнул в ответ. Петр Ильич улыбнулся мне. – Здравствуй, Инга!
– Добрый вечер, – в первые минуты каждой встречи с Никольским я почему-то всегда робела, чувствовала себя не в своей тарелке. Потом меня отпускало, и мы спокойно разговаривали на общие для нас темы – в основном обсуждали прочитанные книжки.
В бабушкин дом Никольский въехал через год после ее смерти. Не торгуясь, он согласился с озвученной моим отцом арендной платой. Занял одну комнату на первом этаже и кухню – для каких