это работает – почему одни разумные существа охотно и безропотно подчиняются другим? Почему этот старик, явно встревоженный судьбой дочери, вместо того, что спросить, где она, покорно пошел варить кербицу?
Почему я вчера вечером выполнял дурацкие приказы Олафа – и даже не думал говорить что-либо поперек? Потому, что король-сновидец, которого я, буду честен хотя бы с самим собой, ненавидел лютой ненавистью, похвалил меня – как послушного пса.
И я был рад этому – рад, что мне, может быть, вновь позволят вернутся ко двору. Что мне от этого? Сейчас, отосланный из Ржавой Цитадели, я был волен идти, куда хочу, и делать, что мне заблагорассудится. Но почему-то я рвался вернуться к придворной жизни – где я буду лишен всяческой свободы, скован по рукам и ногам правилами придворного этикета и подчинением тем, кто выше меня в надуманной иерархии?
У меня не было ответов на все эти вопросы. И меня ждало дело – кровавый монстр, убивающий ни в чем не повинных женщин и детей, которых кто-то и как-то вынудил призвать его именем.
Я провел над бумагами о преступлениях охотника на людей весь день. Расстелил на полу комнаты Джейлы карту и булавками с цветными головками отметил места преступлений, разбросанные по всему Соединенному Королевству. Ушлый стервец даже умудрился прикончить пару человек в центральных районах Костяного Мегаполиса, охраняемых от вторжения извне снами двух приближенных Олафа – пресветлого князя Сегоева и пресветлой княгини Аллы Иллуиновой. Кому интересно – пару лет назад я закрутил с Аллой роман. Горячая штучка, но при этом абсолютная пустышка, не интересующаяся ничем кроме придворных сплетен и своего сонного дозора над столицей.
Отец Джейлы пару раз приносил мне еду – я поглощал ее, не замечая вкуса и запивал приготовленной им кербицей. Я пытался узреть какую-либо закономерность, связь в хронологии и географии убийств, но не видел ее.
Отчаявшись, я отыскал в своем ведьмовском кармане симпатическое зеркало и попытался связаться с Аллой. Поверхность зеркала подернулась белым туманом, казавшимся холодным и почти материальным. Из белого марева проступили очертания тонкого лица – сперва призрачные и неуловимые, они становились четче, резче, и я в очередной раз поразился тому, насколько красота отинок отличается от несимметричной и неряшливой смазливости женщин-человеков.
Мы обменялись приветствиями. Княгиня испытала на мне свою новую похотливую улыбку – но я лишь покачал головой в ответ на ее очаровательные ужимки и спросил, слышала ли она об убийствах, совершенных охотником на людей и кто нес дозор в те дни, когда были совершены эти преступления.
– Я, – призналась княгиня Иллуинова. – И все было как обычно. Я грезила многослойную защиту, охраняющую пределы города и мой сон был спокоен, ничто не нарушало мой покой.
– Если бы охотник проник в город через магическую дверь, портал, созданнный кем-то из горожан, ты бы почувствовала это?
– Нет, – ответила Алла, подтвердив мои подозрения. – Жертвы сами впускали Охотника, приглашали его войти. Мне…
Я не услышал