к горлу.
– Занят, понятно. Ладно, давай поговорим, когда найдёшь время.
– Хорошо. Пока, Алекс.
Сердце тяжело билось в груди, а мыслей не было совсем.Гудки разрезали тишину. Я поставила телефон на стол и долго смотрела на него, будто оттуда мог прозвучать ответ, которого я не услышала.
Всё разваливалось – или уже развалилось?
Я снова зарылась в работу. После разговора с Райаном другого выхода не было. Если честно, мне даже хотелось укрыться за экранами мониторов, среди данных и графиков, чтобы отвлечься от всех вопросов, которые крутятся в голове: «Что с нами происходит? Почему всё становится только сложнее?»
Рабочий чат кипел обсуждениями. Колин написал, что волновая активность начала стабилизироваться, но это была не та стабилизация, которую мы привыкли видеть. Обычно сигналы угасают плавно, а здесь они будто обрывались, как если бы кто-то выключил источник.
«Это странно, – думала я, вглядываясь в кривые на экране. – Природа не делает таких резких движений».
Я щёлкала мышкой, проверяя данные с других наблюдательных пунктов, добавляла новые слои на карту. Когда я глубоко в работе, время словно исчезает. Мне не нужно думать ни о чём другом, только о том, чтобы найти ответ. Всё остальное – эмоции, сомнения – уходит на задний план.
Но не в этот раз.
Меня вырвал из потока звонок. На экране высветилось имя маминого врача. Моё сердце пропустило удар.
– Да, это Александра, – голос немного дрожал, пока я отвечала.
– Добрый вечер. Это доктор Хадсон. Ваша мама поступила к нам сегодня вечером. Мы провели осмотр, и её состояние требует наблюдения в больнице.
Мир замер.
– Насколько всё серьёзно? – спросила я, стараясь сохранять спокойствие.
Доктор говорил ровным, профессиональным голосом, но смысл слов бил сильнее, чем я готова была выдержать. «Сложно сказать точно. Но мы должны быть готовы к тому, что её состояние ухудшится».
После звонка врача в голове всё будто взорвалось. В ушах стоял гул, мысли путались, а воздух стал тяжёлым, словно не хватало кислорода.
Я пыталась собрать себя.
Дыши.
Дыши.
Набрала номер больницы ещё раз, чтобы уточнить, в каком она состоянии, как долго её оставят там, нужно ли мне приехать немедленно. Доктор повторил, что они делают всё возможное, но в голосе слышались осторожные нотки, которые я распознала за эти годы: он готовил меня к худшему.
Как только я повесила трубку, на меня нахлынуло отчаяние. Все эти месяцы, годы – мы с мамой боролись вместе. Она стойко выдерживала химиотерапию, никогда не жаловалась, а я старалась быть сильной ради неё. Но сейчас, впервые за долгое время, я почувствовала, что почва уходит из-под ног.
«Она ведь сильная, – говорила я себе. – Она справится. Мы всегда справлялись».
Но внутренняя тревога разрасталась, как сорняк. Она отравляла все мои мысли, не оставляя места для спокойствия. Я вспомнила, как ещё вчера она смеялась над моими шутками, спорила о том, что я слишком сильно переживаю за неё. Теперь же эта картина казалась хрупкой,