кивнула я, чувствуя какой-то подвох.
– Я рад, что ты справилась с детскими чувствами, не являющимися настоящими.
– Вы что-то хотите, дедуля? Говорите прямо.
– Ничего такого, – слегка пожал плечами мужчина, но только бы слепец не увидел за этим спокойствием, что он что-то задумал.
– Эдмунда проговорилась о гостях? И кто они?
– Озвучу за трапезой.
Гордон поднялся с кресла, чиркнув ножками по скрипучему паркету. Тяжелый аромат благовоний, сразу же ударил в нос.
Мужчина обогнул стол и подошел ко мне, приобняв за худые плечи.
– Знаю, как ты соскучилась по всем, – мужчина поднажал на мою спину, чтобы побыстрее выпроводить, – скоро ты утолишь разлуку с близкими.
Я закатила глаза, промолчав на очередную высокопарную речь.
Из столовой доносились умопомрачительные ароматы вечерней трапезы.
В чем дед не экономил, так это в питании, предпочитая стол, уставленный яствами. Редко можно было узреть что-нибудь простое и сытное. И уж точно, на трапезе я бы ни за что в жизни не увидела здоровенной ноги каюна, капающей жиром.
– Господин, – плавными движениями пройти в зал пригласила Эдмунда. Помимо запаха деликатесов, я тут же встретила двух своих родственников и повела носом.
– Вивьен, – ко мне очень эмоционально подошел отец. Мужчиной он был средних лет, носил пышные усы и вихрастую шевелюру. Маленькие, бегающие глазки мутно-серого оттенка, окружали тонкие морщинки, а на носу, вполне себе внушительном, можно было разглядеть мелкие конопатины. Одевался он вполне прилично, по крайней мере именно так Алистер Стейдж, думал.
Когда мой отец появился на свет, ему дали сильное имя, имевшее значение «защитник». Возможно, дед и моя умершая бабка Матильда, в своих мечтах считали, что наследник будет сильным, крепким и целеустремленным.
Увы, все случилось не так. Мой отец, был целеустремлен только в курении табачных листов, лени и тайным посещениям непотребного дома, расположившего все оттенки разврата на окраине города.
Ростом он пошел в Матильду, а не в рослого Гордона, казался плюгавым и незаметным. Больше всего он любил размеренный образ жизни, редко срывался на крик и часто разрешал мне многое, дабы я не жужжала над ним как надоедливый пискун.
Отношения у нас были сносные и вполне неплохие. Алистер жил в своем мире дурмана от табака, а я в любви к плодовым. Наши миры не пересекались и не бились друг об друга.
– Ты вернулась, – левый глаз отца зашелся в подмигивании. Он заключил меня в свои худосочные объятия, от которых моя голова закружилась. Дело было не в крепости мышц, а в запахе табачных отдушек, коими провоняла вся одежда Алистера.
– Отец, – улыбка коснулась моего напряженного рта, – не могла дождаться, что этот день настанет. Как здоровье? Мигрени отпустили вас?
Алистер быстро высвободил меня из отеческой хватки. Порыв отеческой любви можно было назвать завершенным.
– Теплые месяцы действуют на меня удручающе. Духота давит на сосуды.
– Хм, – хлопнула я глазами, –