обаятельно улыбнулся Гончаренко.
– Ты слишком добра к Камилле, Нинель, как, впрочем, и ко многим другим в нашем классе! Заведи долговую тетрадь и поставь ребят на счётчик. Надеюсь, я благодаря своему совету останусь исключением!
Шатен подмигнул отличнице и, встав между ней да Инной Таран, приобнял обеих за плечи. Довольные девочки поощрительно засмеялись. Люба, не веря внезапному везению, быстро одёрнула рукав куртки, прижалась к забору, чтобы пропустить вперёд всю ватагу с Камиллой и Тимом.
«Боженька, спасибо!!!.. А если бы девчонки пошли другим путём? Что бы сейчас со мной было? Почему улица пустая, как будто эпидемия чумы приключилась?! Какого чёрта он вообще ко мне прицепился снова? Ходил же пару месяцев как неприкаянный!» – тихоня, отчаянно радуясь, что всё внимание Степанченко переключилось на сверстниц, не собиравшихся его ни с кем делить, поражалась, как моментом парень, едва увидев одноклассниц, преобразился из злобного козла в обаятельного обходительного дон жуана.
На краю манжета проступила кровь из порезов. Люба, морщась от жжения, потихоньку замедлялась, чтобы незаметно отстать от беспечно щебетавшей компашки, и, пока Тим отвлекался на Камиллу, быстро, не помня себя от волнения, нырнула в первый попавшийся извилистый проулок.
Она сначала шла очень быстрым шагом, боясь обернуться, затем побежала, пока не почувствовала, что более-менее находится в безопасности.
Остановившись отдышаться, десятиклассница на мгновение обернулась. Ей показалось, что за поворотом мелькнул пугающе знакомый силуэт, и девочка по мановению ока спряталась за буйной лысой порослью кустов шиповника у близлежащего забора.
«Фух, пронесло, вроде! Я не смогла дать отпор. В который раз! Никто в моей никчёмной жизни не был хуже и злее Тимона. Ни Илютина, ни Жваник с Сысоевым, ни Картавцев никогда не смогут перепрыгнуть его в гадостях и жестокости, зацепить больнее! – Люба, дав волю слезам, прикрыла лицо дрожащими руками. – Почему он так меня ненавидит?! Ведь не лез же в садике и в началке! Почему его переклинило в средней школе? Почему именно я стала грушей для битья и изгоем?! Разве я самая некрасивая? Или дурная, подлая, жадная? В чём моя проблема?»
Девушка, сидя на корточках, вспоминала, как каждый раз, когда Степанченко её высмеивал, цепляясь по ерунде, а остальные задорно подхватывали, она молча недоумевала, не понимая, что происходит. «Это мерзкое, неприятное чувство, когда все пялятся и ржут, а ты не знаешь, что не так сделал, чем не угодил! Почему я всегда терялась, когда сволочь нападала, натравливала своих обезьян? Почему впадала в ступор? Имир проверяет творческие работы моего класса. Сказал, что в письменной речи мне равных нет. А Тимону я с пятого класса уступаю без боя! Словно немая псина, таращусь, моргая. Вечно пережидаю, когда он прекратит, надеюсь на помилование».
Люба вытерла чистым рукавом слёзы, отвернула другой рукав и посмотрела на кривые вертикальные царапины. Ранки затянулись свежей коркой, но успели хорошенько испачкать кровью кремовый манжет блузы.
«Весь