на что я киваю. – Села туда, – он пальцем показывает. – И тихо чтоб сидела!
– Спасибо, дяденька, – отвечаю я ему, идя, куда показали.
Стул в автобусе такой же, как в столовой, твёрдый, поэтому я опять начинаю охорашиваться. Так здорово придумано! Меня, получается, всю дорогу будут делать хорошей, наверное, чтобы времени не терять. Я раздумываю об этом, а затем автобус начинает рычать и подпрыгивать, пиная меня. В глазах становится темно так, что я чуть не засыпаю, но держусь. Это же для меня, поэтому засыпать нельзя. Я старательно не засыпаю, и темнота медленно расходится как раз тогда, когда выясняется, что мы приехали.
Я с трудом выхожу из автобуса, потому что ноги очень сильно дрожат. Идя за другими учениками, я натыкаюсь на какую-то тётеньку. Она останавливает меня рукой за ранец, а потом смотрит на меня и качает головой.
– Синицына, – непонятно говорит тётенька, – иди в класс.
– Хорошо, тётенька, – вежливо отвечаю я, совершенно не поняв, как она меня назвала. Это меня похвалили или у меня новое имя такое? – А куда надо идти?
– Ах да, ты же в первый раз, – вспоминает она. – Стой тут, я тебя сама отведу.
– Хорошо, тётенька, – повторяю я и стою на месте, стараясь не двигаться, хоть это и тяжело.
Ножки дрожат, и ранец тяжёлый для меня, но мне сказали же стоять, вот я и стою. Хотя я очень плохая девочка, но должна быть послушной, потому что надо привыкать. Когда я буду хорошей, то постоянно же слушаться надо будет. Я только надеюсь, что однажды я стану хорошей, потому что если нет, то лучше не быть. Ой, нельзя об этом думать! Так только очень-очень-очень плохие девочки думают, а я же уже стала чуточку хорошей, поэтому я только очень-очень плохая.
– Идём, Синицына, – говорит эта самая тётенька, опять непонятно называя меня. Наверное, это моё сегодняшнее имя, а непонятное оно, потому что я чуточку похорошела.
Она быстро идёт по коридору, отчего я задыхаться начинаю, но всё равно бегу за ней, ведь тётенька же лучше знает, как правильно? А мне это знать неоткуда, поэтому я успеваю, но уже почти засыпаю, потому что совсем не дышится. Но тётеньке это всё равно, она только открывает какую-то дверь и вталкивает меня внутрь.
Оказавшись в классе, я оглядываюсь, но не шевелюсь, потому что мне не сказали, что делать дальше. Может быть, меня прямо сейчас охорашивать начнут, при всех, в прошлой школе так делала одна очень хорошая тётенька, только её дяди какие-то забрали.
– Садись, Синицына, – говорит новая тётя.
Она не похожа на добрых тёть, потому что не хочет меня прямо сразу хорошей делать, но, может быть, это потому, что она меня первый раз видит? Я вспоминаю, что «Синицына» – это я, и сажусь за первую парту, сняв ранец. Я сижу тихо-тихо, чтобы не мешать тётеньке учить хороших девочек. А она начинает рассказывать о буквах. Это оказывается очень интересно, поэтому я внимательно слушаю, хотя ножки дрожат уже сильно и в туалет хочется. Но до конца урока нельзя, я знаю, поэтому терплю.
Когда