в мгновение. Зазвонил мамин телефон, она ответила и сразу же переменилась в лице. Мы с Лизой поняли, что случилось непоправимое.
– Бабушка умерла, – поникшим голосом проговорила мама, положив телефон на полку в коридоре. – Тётя Таня звонила. Говорит, что похороны планируют на пятницу. Надо всё подготовить.
Мама за двое последних похорон в этой области успела стать экспертом. «Как же трагично это звучит!» Она чётко знала, куда бежать, какие документы заполнять, кому звонить, о чём переживать. Мама на постоянной телефонной связи с тётей устроила всё в третий раз, в то время как мы с сестрой пытались осознать происходящее.
Солнечная погода сменилась промозглым ветром и серым небом, яркие футболки – чёрными куртками и пальто. Людей в прощальном зале собралось не так много: то ли день рабочий повлиял, то ли холод.
Я безотрывно смотрела на бледную бабушкину кожу, но видела живой румянец на её щеках. Мне так хотелось подойти и шепнуть на ушко: «Баба Валечка, ну чего ты тут разлеглась посреди зала? Вставай. Пойдём домой». Я не плакала, то сжимая, то разжимая кулаки. «Это сон. Это точно сон. Ведь так же не бывает! Не со мной», – вертелось в голове. Я вспоминала, как несколько недель назад мы болтали на нашей кухне, уплетая вкуснейший бабушкин суп. Она рассказывала о своей работе в школе, нелёгком военном детстве и юности в землянке. Бабушка гордилась тем, что своими глазами видела Индиру Ганди вместе с её отцом Джавахарлалом Неру, которые проезжали по главной улице Магнитогорска на автомобиле с открытым верхом и приветствовали собравшихся зрителей, стыдилась того, что вместе с братьями и сёстрами девочкой воровала уголь прямо из грузовых вагонов и в деталях помнила запах и вкус еды из своего детства. «Как будто вчера разговаривали…»
Вся церемония отпевания прошла мимо. Моё тело вроде бы присутствовало, но душа выбрала какое-то более приятное место.
В катафалке вместе с бабушкой и сотрудниками ритуальной службы вновь оказались мы с тётей. По нашим щекам стекали обжигающие слёзы, а руки крепко сжимали ладони друг друга. Я часто моргала, старалась глубже дышать… Но зашторенные окна и гроб, упирающийся в колени, не давали ни единого шанса взять себя в руки.
– Ей там хорошо будет, – глотая солёные капли, улыбнулась тётя.
– Я знаю, – хлюпнула я.
«И кто придумал эту дурацкую традицию? Ну, зачем? Зачем бросать землю? Сердце же и так разрывается? Зачем продолжать резать по живому?» Пока остальные кидали горсти земли на опущенный в землю гроб, я пыталась унять собственные руки. Слишком уж сильно они тряслись. Я стояла чуть поодаль и никак не могла успокоиться. «Если я эту землю не брошу, значит, не поставлю жирную точку. Значит, не признаю, что это конец. А если хоть один человек не признает, может, и на небе ситуацию поставят под вопрос?» С места я так и не сдвинулась. Не хватило сил.
Три деревянных креста выстроились в ряд. Три близких человека теперь навсегда застыли на фотографиях.