тело непроизвольно перевернулось от изнеможения. Моё лицо исказилось. Я сделал жадный глоток воздуха. Кожу ещё пощипывала не вынутая игла, что стала плясать в вене.
Моё тело лежало уже больше десяти минут молча, без движений и эмоций. Я пытался отдышаться, жадно глотая воздух будто в последний раз.
Я хочу кричать, но вместо крика из горла вырывается лишь сдавленный хрип…
* * *
«Нет никого, куда не погляди,
Я не хочу веселиться один.
В свете бархатной луны
Я соревнуюсь в беге с ветром,
Тени идут следом, и я слышу смех их.
В комнате полной зеркал
– Нет никого, где бы я не искал.
Куда ни глянь – вижу только себя.
Нет ни окон, ни дверей.
…Паттерн неких измерений, в голове вата,
Я хочу обратно, но чувствую,
Что меня не обрадует правда.
Кратеры ночи в глазницах у каждого,
Увядаю всё дальше, вижу – ничего важного.
Вижу себя, – вижу тебя, – где же друзья?
Пальцами рву веки, пытаюсь вспомнить – кто я.
Птица над небом паря замерла,
Собрался с духом – разбил зеркала»
* * *
Я перешёл все границы. Я переступил через всё неконтролируемое и безумное… порочное и злое, что есть во мне, через всё, что я совершил… и через полное безразличие к этому. Теперь меня постоянно терзает острая боль. И я не надеюсь, что другим будет хорошо. Я даже хочу, чтобы им было так же больно, как мне. Всем и каждому. Но даже если так случится – очищение не наступит. Я по-прежнему остаюсь безнаказанным. И я не могу познать себя глубже. Мой рассказ никого ничему не научит. Эта исповедь не имела никакого смысла…
4
Я осторожно трогаю свою грудь, которая все ещё бьётся в агонии, и ожидаю, что грудь вот-вот взорвётся, и я буду брызгать кровью из посиневших повязок. Но ничего подобного не происходит. Чёрное покрывало медленно опускается с меня. Каждый шаг даётся с трудом, мои ноги со стукающимися друг о друга бёдрами проваливаются в рыхлую грязь. Я изо всех сил дёргаю ногами, и бестелесный образ, нависающий надо мной, растворяется. Вместо него я вижу несколько расслабленных теней, – моих друзей, – тянущихся ко мне, как будто меня пытаются утопить в грязи.
Я медленно приближаюсь и падаю прямо в чьи-то объятья, падаю, и щека соприкасается с чьим-то плоским животом, кожа которого быстро вздрагивает от нарастающего болезненного нервного тика. Мы не смотрим друг на друга. Мы просто живём. Я прижимаюсь к этому телу, пытаясь забыть обо всём остальном, не пытаясь вспомнить прошлое. Больше мне ничего не важно, остаётся только возбуждение от тела, которое я сейчас обнимаю, что помогает мне забыться в этой невероятной чёрно-белой трясине, где я могу раствориться в небытии…
Ладонь была сейчас последним местом,