гостиной и пустил гостя. Он незамедлительно сделал пару шагов мне навстречу, дверь за ним закрылась отчётливым хлопком прохладной стужи.
Сквозь призму сомнения я наблюдал за ним, в свою очередь он продолжал молчать и трястись, точно беспомощное дитя; толщи снега спадали с его мантии на кафель, и сразу же плавились под температурой.
Проводник чёрной мессы, – что пришёл за мной, – стоит и смотрит мне в душу, улыбка на его лице только нарастает, солнце оранжевого окраса возрастает в ширине, а давление массы берёт новый завет.
Морозильник гудел, исполняя свой долг, камин хрустел, переваривая палено. Стояло спокойствие. Кто бы мог подумать: несколько минут назад я хотел сделать вещи, что могли бы изменить мою жизнь, навсегда убить меня, – ни телом, – а душой. Забыть истинного себя, покинуть грань разумного и протянуть руку чёрной бездне мрака…
Мой друг подошёл поближе и обнял меня. Я почувствовал его тепло в груди, точно зная – это близкий мне человек, с которым я пошёл бы и в огонь, и в воду, заслонил бы своей спиной от врага. Но почему я не могу его вспомнить, словно захоронил все мысли о его существовании?
Тень протянула мне свою крепкую ладонь, она была насыщенна памятью о минувших днях.
Дрожь пробрала меня с головы до пят. Спустя долгие годы бессознательного прибывания в чистилище я ощутил нечто большее, чем просто равнодушие, я вспомнил, что такое не быть одиноким и несчастным. Мы молчали – мир молчал, всё кануло в прозрачную оболочку психической атаки, прошедшей мимо нас крылатым ангелом спасенья.
Его широкий плащ, что развивался на ветру; его чёрные брюки со стрелками и старые поношенные туфли, они – это ознаменование прошлого и настоящего для меня, ведь даже сейчас он в них стоит передо мной и плачет, а за ним и я вдаюсь в краски слёз, аккурат дрейфующих по белёсому полотну. Меня одолевает дикая печаль и понимание того, что мы могли бы свернуть вдвоём самые высокие горы, преодолеть любые тяжбы, но заместо этого я предпочёл саморазрушение. Вдыхая пар, становился невесом, парил орлом, и был таков. Спустя лета свободы ощутил тяжесть в душе, низменную переменную, она сломалась, за ней и я пошёл ко дну бетонной глыбой. Не было мне покоя ни в здравом уме, ни в сновидениях. Я витал меж миров, став скитальцем, третьим зрителем в пустынном зале.
На его лице постаментом очутилась лучшая улыбка, искренняя и добрая. Это было счастье, приступ эйфории, охватившей его глубинные частички души, собранные в мозаику, единое целое.
Он похлопал по моей гладкой спине, после ласково сказал:
– Всё уже прошло, мой милый друг, больше тебе не о чем беспокоиться, поверь мне. – спокойным голосом сказал он – Если что, зови меня Эдриан. Ты небось и забыл уже, за столько-то лет, как меня звать.
Вплотную уткнувшись в его мягкое плечо, обнимая, я рассуждал: его имя мне явно знакомо, звучное и яркое, такое не забывается. Будто бы просветление