принес полную коробку. Он положил ее на колени и вынул оттуда ломтик, стряхнув крупинки сильера.
– Ты будешь?
– Нет.
– Как хочешь, зелье, правда, неважное. Вкус не тот, тебе не кажется?
– Не знаю, другого не пробовал.
– Не пробовал, – повторил он, – а много ли вообще ты испробовал в жизни? Что ты от нее взял? Что ты сделал, чтобы взять от нее как можно больше? Я, например, бросил своего отца, когда мне было двадцать три… нет, двадцать пять. Хе! уже не помню точно!
Он неприятно рассмеялся и снова запустил руку в коробку.
– Такова жизнь нашего времени… Тебе подобные были в моде лет двести, а может быть и триста назад, а сейчас они, наверное, сохранились, как и ты, только за облаками. Витай там дольше и не спускайся на Церекс, иначе загрызут, вот тебе мой совет. Тело у тебя розовое, мягкое и без зубов слопают.
– А твой отец? – спросил я. – Каким был он?
– Мой отец? Умер давно… Он тоже был болен, когда я оставил его, и даже не знаю, как он кончил… Сколько уже времени?
Я посмотрел на часы.
– Еще успею… Ты так говоришь, словно гордишься этим.
Отец шевельнулся в кресле.
– Нет, не горжусь… Передвинь меня в комнату, что-то холодно становится… Не горжусь, уо и не стыжусь. Смерть на то и существует, чтобы жизнь шла вперед, и нечего ей мешать, если она уносит даже близких.
Я вкатил кресло в комнату и пододвинул к столу.
– Говоришь, не мешать… Сама по себе логика интересна. Но уж если быть последовательным до конца, то ты, может быть, считаешь, что и смерти способствовать нужно?
– Нет, зачем? Смерть, Антор, в помощи не нуждается, она сама делает свое дело. Смерть, – он беззвучно пошевелил губами, – это лишь орудие, с помощью которого жизнь убирает с дороги ей неугодных.
– Не нравится мне этот разговор, отец.
– Конечно, ты молод, а мы, старики, любим, поговорить о смерти.
– Странная любовь.
– Ничего, поймешь и ты когда-нибудь, придет время.
Мы замолчали. Я снова взглянул на часы. Времени оставалось немного. Отодвинув стул, я поднялся.
– Уже уходишь?
– Пока нет, но скоро.
– Жаль, поздно мы с тобой заговорили о серьезных вещах. Я же тебя не воспитывал. Когда были деньги – хватало других забот, и тебя я отдал учиться. Потом ты летал, летал почти все время и где-то вдали от меня. Кто там тебя воспитывал и как – тебе лучше знать. В результате и получилось этакое желе…
– А из твоих рук кем бы я вышел? В каком аллотропном состоянии?
– Борцом, я надеюсь. Тебе было бы значительно лучше.
– А тебе?
– Мне тоже. Хуже было бы только моему больному и беспомощному телу, но не моему «я». Мне порой противно пользоваться твоей мягкотелостью. Вот, например, деньги, которые ты мне оставляешь, кстати, зачем так много? Мне же ненадолго… А ты летишь в Хасада-пир, там они пригодятся… возьми их, иначе пропадут. Твои деньги не должны пропадать… Ты понимаешь, вообще значение таких слов, как «твое», «мое»?
– Хочешь сказать?..
– Ничего не хочу сказать! Мое