здание с выбитыми окнами и новыми решётками. Снаружи пахло солью, углём и гниющей древесиной. Старая гавань. Грузовые машины стояли в отдалении, как молчаливые свидетели. Возле входа курили трое мужчин в пальто: один с повязкой на руке, другой – с тростью, третий – с глазами, в которых читалась статистика смертей. Ни один не заговорил, когда Вивьен подошла. На ней было чёрное пальто с высоким воротником, закрывавшим шею. Под ним – тёмный костюм: узкие брюки, жилет с серебряной цепочкой, белоснежная рубашка без украшений. Волосы – убраны высоко, но не туго. Заколка – сдержанная, из чёрного металла, как напоминание. На ногтях – холодный лак, цвета мокрого асфальта. Лицо – без румянца. Губы – не накрашены. Только взгляд. Тот самый. С которым сдаются даже стены. Внутри – всё было готово. Слева: их люди. Справа: другие. Посередине – стол. Деревянный. Пыльный. На нём – три ящика, бумага, портфель. В углу – охрана. Молчаливая. Без вопросов. Один из них подал ей сигарету. Она взяла. Не поблагодарила. Только кивнула. Закурила. Появился главный. Чужой. Представился фамилией. Без имени.
– Мисс Холлоуэй. Рад видеть вас лично.
– Радость – вещь скоротечная, – ответила она и сделала затяжку. – Покажите товар.
Он жестом приказал открыть ящик. Там – опиум. Сырые блоки, запечатанные, промаркированные как табак. Вивьен наклонилась, провела ногтем по упаковке. Поднесла ближе. Запах – знакомый. Тяжёлый. Липкий.
– Проверено? – бросила она.
– Трижды, мэм, – ответил её помощник.
– Хорошо.
– А деньги? – спросил тот, что, с другой стороны.
Она кивнула телохранителю. Тот открыл портфель. Банкноты. Свежие. Запах краски.
– Считайте.
Пока тот проверял, Вивьен выдохнула дым. Он поднялся, как завеса. Никто не двигался. Только слышался шелест купюр и глухой стук пальцев по ящику. В комнате пахло металлом, табаком и ожиданием.
– Всё верно, – произнёс человек с портфелем.
– Тогда… – начала Вивьен. И вдруг резко: – Где Баркли?
Наступила пауза.
– Он не пришёл, мэм, – ответил мужчина с повязкой. – У него… проблемы.
– У всех есть проблемы, – спокойно отозвалась она. – Но мои люди не исчезают.
– Его жена…
– Меня не интересуют жёны.
Она подошла ближе.
– Передайте ему: у него ровно сутки. После – я решу, что он выбыл. Навсегда.
Все кивнули. Не в знак согласия. В знак страха. Она сделала последний глоток из бокала, который стоял на ящике, допила до дна. Поставила.
– Сделка завершена.
– И снова безупречно, мэм, – проговорил кто- то.
Она бросила взгляд. Не ответила. Повернулась. Ушла первой. Каблуки тихо стучали по бетону. Снаружи – ночь. Свет фонарей рвал туман, как лезвие бумагу. Она вышла, не обернувшись. Телохранитель открыл перед ней дверцу машины. Вивьен села. Закрыла за собой. Молча. И только потом, в полутьме салона, закурила новую сигарету. Глубоко. До самого дна.
На следующий