но не переходящей в девиантное поведение, если вы понимаете, о чем я.
Увы и ах – Серая осталась, мужи ученые и мужи официальные менялись, а она только снисходительно взирала из своей темноты на мои неблагодарные попытки укатать ее в объяснимость. Это было так же невозможно, как посадить в клетку тучу или песчаную бурю. Можно было увидеть ее, почувствовать, иногда вызвать, или она сама решала, что пора вступиться и вернуть равновесие сил. Механизм этот не написан в инструкции по эксплуатации меня, моих сторон и явлений бытия, не предусмотренных господом ГОСТом. Каюсь, я не могу вам объяснить, что это и как оно действует, но последствия совсем скоро мы увидим и ощутим все вместе, со всей однозначностью реальности.
***
Что есть интуиция, связана ли она с вибрациями струн мира, древними рептильными стратегиями выживания суки в условиях как всеобщих, так и мелочных опасностей? Сколько великих и мелких умов разбились о медикаменты, общество потребления, законы рынка, верования, ритуалы и прочие попытки объяснить сложность этой нереальной реальности, сочащейся изо всех дыр, точно стены советской палатки из детства.
Маленькая, я была в экспедиции с родителями, мы копали под Астраханью древний город Сарай Бату. Детям было поручено расчищать сырец (тонкие наслоения, обозначающие контуры домов, проступающие сквозь две тысячи лет истории борьбы пустыни и людей), с рассвета до полудня мы что-то копали. В основном запомнилась страшная пустынная жара, но иногда на наш лагерь обрушивался ливень. Беспощадный и многочасовой, он хлестал советский брезент всю ночь. Было по-настоящему страшно. Взрослые тихо спали, попев песен у костра и успокоившись нехитрым алкоголем, а я лежала и слушала, как шепчет вода: «Давай, сделай это, прикоснись к тонкой перегородке между нами. Пусти меня к себе, ну, давай же, не трусь!».
Хитрость была в том, что натянутый брезент не пропускал даже самую настойчивую воду, но стоило коснуться пальцем темно-зеленого прохладного, дрожащего от топота тысячи мокрых ножек, полотна, и пятнышко наливалось темнотой, набухало, пропитываясь в позволенное место, и постепенно тонкая струйка начинала сочиться сквозь напущенную упругость ткани. Принцип капилляров был не очевиден, но неумолим. Это было так же волнующе и запретно, как коснуться языком металлической ручки подъезда. Да, все знают, что ты прилипнешь, но как это – прилипнуть к ручке? «Давай, лизни, – шептало железо, как пузырьки Алисе. – Выпей меня, съешь меня!».
Очень похожее чувство и действо у этой сочащейся нереальности. Стоит лишь прикоснуться к контурам дозволенного, и они начинают впускать в нашу жизнь и сознание совпадения, случайности, и….
Интуитивно я знала, что Серая не поведется на всякие провокации и детские травмы, но что в этой ситуации заставило ее выйти из тени? Можно было не скандалить, но Танюша ждала именно бабской бойни. Можно было терпеть, но предел терпению не беспределен. Танюша