в 4 верстах от Кармаскалов. На горе мазанку поставил, да хлев на корову с лошадью. В овраге озеро запрудил, воду добыл. С него Аксаково повыросло, 100 домов и боле. Нужда прижала, стал дед мельницы муллам ладить в Карламане, в Кармаскалах, а отец мой, Данила при нем, а потом и сам с 14 годков у муллы Кармаскалинского остался кузнецом, да мельником, да строителем. До 17-ти проработал. Отдыху не было, захворал, домой отвезли. Мать отходила, на ноги поставила, задумали они его женить. Невесту сосватали, красивую, хорошую, да безземельную, как и дед Владимир. Взял Дуню не одну, а с родителями слепыми, и их поволок по жизни, и себя. На мулловых мельницах пропадом пропадал, ни дня, ни ночи не знал, ни жары, ни холода. Так и сгинул в мороз из-за мельничного дела, лед в рубахе с колеса колол, чтоб завести. За то и нас малых с матерью ни с чем оставил. Там и начались мои мытарства в помещичьем подворье.
– Дааа, – протянул Мажит-агай, – тяжело простым людям жить.
– Не сладко, верно. Только вот я думаю про царя. Его батюшкой зовем. Как же его убирать? С кем останемся?
– Ты, Тимоша, не спеши. Подумай, по сторонам еще посмотри. Вот я, с 13 лет без отца, без матери. Стал по Уралу скитаться, чтоб с голоду не помереть. Своих ребятишек в деревне читать писать учил, чернорабочим на чугунном заводе работал. Ладно шакирдом в медресе Зайнулла-ишан взял. Чтоб не выгнал, золото добывал у татарских миллионеров Рамиевых, к казахам в степи ездил, грамоте детей учить. Первый рассказ свой в Казани напечатал, «Жизнь прошедшая в нищете» называется. Хочешь, дам почитать. Я твою жизнь без твоих рассказов знаю, сам такой. Постарше только мытариться начал. Ты уж больно маленький без отца остался. А так – все одно. А кто во всех наших бедах виноват? В том, как мы живем? На заводах, погляди, как рабочие горбатятся? Ни света, ни техники. А с Европы прогресс идет. И техника, и созидание. Да и на башкир погляди, от русских отстают, забитые совсем. Неет, Тимоша, рыба с головы гниет.
– Ладно, Мажит-агай, ты мне в жизни шибко помог, давай свою книжку, почитаю, покумекаю.
– Пойдем, дома есть одна, только ты ее прячь, хозяину не показывай, кто знает, что там у него на уме.
– Да он револьверы делает на революцию, – ляпнул Тимофей и осекся.
– Вот те на, – удивился Мажит-агай. – Я думал, всех уфимских знаю, кому Миколка не нравится… Тогда читай, не опасайся, а я как-нибудь к вам зайду, поговорим с Дмитрием Семеновичем.
Пришел Тимофей с книжкой в комнату свою, да неспокойно все же. Половицу под кроватью поднял, и спрятал книжку в углу. Береженого Бог бережет.
Примерно через месяц после этого разговора с Мажитом, хозяин опять гостей собрал. Стали выпивать. Дмитрий Семеныч Тимофея нахваливает:
– Вон, робяты, мой мастеровой, Тимоша, страсть какой кузнец получился, меня за пояс заткнет. Как взял я его, кузня в два раза больше работы делает. На лету все ловит. Ювелирничать вот только ему не нравится. Ну, на то Сергей есть. Айда выпьем за его здоровье, робяты.
Тимофею