дула, из которого должна была вылететь пуля. Страх и мужество, вступившие в единоборство, отчаянно завибрировали во всём моём существе. На всю жизнь запомнилось мне это невыразимо жуткое состояние на грани жизни и смерти. Впоследствии я не раз думал, что Лермонтов, вероятно, испытывал то же самое, ожидая роковой выстрел Мартынова.
– Стоять! – выкрикнул я уверенно и понял, не сойду с этого места, если набегут ещё десяток этих тварей. Собака остановилась, её большие красные глаза смотрели на меня, устрашая неприязнью и ненавистью. Она зарычала, но я не дрогнул, что-то первобытное бурлило, распирало и наполняло меня, руки чесались, хотелось схватить животное за горло и душить, душить, чтобы не видеть и не переживать неопределённость, которая навалилась на меня, наполняя одновременно страхом и отвагой. Время остановилось, руки Бэлы легли мне на плечи, она уткнулась в мою спину, с левой стороны кто-то убегал, быстро удаляясь.
«Это Фарид», – отметил я равнодушно. Рычание продолжалось, я стоял неподвижно, из последних сил заставляя себя не двигаться.
– Карай нельзя! Фу, – неожиданно прозвучал уверенный мужской голос.
Собака закрыла громадный рот, яростный оскал исчез, она, словно заскучала, продолжая смотреть на меня уже с любопытством, а по моей спине стекало что-то холодное и липкое. Я повернулся к Бэле, бледность ещё не сошла с её лица, но она, пытаясь улыбнуться, сбивчиво проговорила:
– Спасибо! Меня в детстве напугали здоровенные кавказские овчарки. Пастухи меня спасли, но я до сих пор боюсь бродячих собак…»
Из-за кустов вышел человек экзотической внешности, в суконной черкеске с газырями и мягких сапогах.
– Извините, не доглядел, – сказал он вежливо. – Карай умный пёс, никогда со двора не выходил, не знаю, что с ним случилось?
Злость вдруг вскипела и заполнила мою душу, вытеснив волнение, пережитое перед лицом смертельной опасности. Вот как! «Извините – не доглядел»? И всё? Инстинктивно, я сжал кулаки, сделав движение к невозмутимому черкесу, но Бэла почувствовала напряжение, которое набухало во мне, ласково взяла меня под руку и повела к машине. Я не упирался, почувствовал слабость во всём теле, такое со мной случалось, когда отношения накалялись и выходили за рамки традиционно-вежливых.
«Всё проходит», – говорил Соломон.
Мы подошли к машине. Я спросил у водителя, не приходил ли Фарид.
– Пробегал минут пятнадцать назад, весь взъерошенный, сказал, что ему срочно надо куда-то…
Разговаривать не хотелось. Сели в машину и когда подъехали к проходной, я предложил Бэле отвести её домой. Она отказалась.
На другой день документы были готовы. Седой бухгалтер приветливо встретил меня, и, улыбнувшись, сказал, что выставит счёт на инкассо, а задолженность можно погасить потом.
– А аппарат когда получу?
– Сейчас. Вот ваши накладные и пропуск на три аппарата.
Его слова меня удивили. Я едва не сказал, что мне обещали только один, но благоразумно промолчал.
– Езжайте