веков, и что я разговариваю с тобой, который всего лишь плод моего больного воображения!
– О, ля-ля! Несчастный! В самом деле! Больного! И ть даже не понимаешь, что очень скоро тебе не понадобиться даже твоё чрезмерное воображение!
– Почему?
– По кочану! Скажи мне, как ты думаешь, это сон, что тебя завтра утром сожгут? Хо-хо, ответь мне на это! Ты спишь, чертила?
Потрясение, которое я испытал, было ужасающим. Теперь я начал понимать, что мое положение было в высшей степени шатким, серьёзным и абсолютно безнадёжным, сон это был или не сон; неважно, ибо по прошлому опыту я знал о правдивости сновидений, что сгореть заживо, даже во сне, было бы совсем не шуткой, а тем, к чему стоило бы стремиться. избегал любыми способами, честными или нечестными, какие только мог придумать. Поэтому я умоляюще сказал:
– Ах, Кларенс, хороший мальчик мой, единственный друг, который у меня есть, – ведь ты мой друг, не так ли? – не подведи меня; помоги мне придумать какой-нибудь способ выбраться отсюда!
– А теперь послушай себя! Побег? Да что ты, парень, коридоры охраняются вооруженными людьми.
– Без сомнения, без сомнения. Но сколько их тут, Кларенс? Надеюсь, не так много?
– Человек двадцать, не меньше! Никому не стоит надеяться на спасение!
После паузы – нерешительно и робко он добавил:
– И помимо всего есть другие причины – и более весомые!
– Другие причины? Какие?
– Ну, не спрашивайте – о, я не смею, действительно не смею сказать! Поверьте мне, я не имею права!
– Бедный мальчик, что с тобой? Почему ты бледнеешь? Почему ты так дрожишь?
– О, в самом деле, как мне не дрожать? Я действительно хочу сказать вам, но…
– Ну же, ну же, будь храбрым, будь мужчиной – колись, хороший паренёк!
Он колебался, его влекло то в одну сторону желание, то в другую нёс страх, затем он подкрался к двери и осторожно выглянул наружу, прислушиваясь, а потом, наконец, подкрался ко мне вплотную, прижался губами к моему уху и сообщил мне свои страшные новости едва слышным шёпотом, со всем трепетом человека, который вынужден вступить на ужасную почву болота, броситься прямо в топь и говорить о вещах, одно упоминание о которых может быть чревато смертью.
– Мерлин в злобе своей наложил заклятье на эту темницу, и во всех королевствах не найдётся человека, который был бы настолько отчаянным храбрецом, чтобы попытаться покинуть это узилище вместе с тобой! Теперь, о Боже, сжалься надо мной, я рассказал тебе всё! Ах, помилуй меня, будь добр ко мне, будь милостив к бедному мальчику, который желает тебе добра, ибо, если ты предашь меня, я погиб! Господи, помоги!
Я рассмеялся – это был мой единственный по-настоящему освежающий смех за последнее время, и крикнул:
– Мерлин наложил заклятье? Кто такой этот твой Мерлин? Этот дешёвый старый обманщик, этот болтливый старый осёл, кто он? Чушь, чистейшая чушь, глупейшая чушь на свете!