фигуры воинов, с лошадьми, похожими на тех чудовищ, которые дети вырезают из бумаги или лепят теста при приготовлении пряников; это были люди в чешуйчатых доспехах, чешуя которых изображалась круглыми дырками, так что лицо мужчины, которое должно было быть наиболее выразительным, при этом выглядело так, как будто пышное печенье, исколотое большими вилками.
Там был камин, достаточно вместительный, чтобы внутри мог быть разбит большой военный лагерь, а его выступающие бока и колпак, украшенные почерневшей резьбой и колоннами из камня, были не ниже дверей какого-нибудь кафедрального собора. Вдоль стен стояли вооруженные фигуры в нагрудниках и морионах, манекены с алебардами в руках – неподвижные статуи – именно так они и выглядели. Посреди этой широкой, сводчатой пустоши торчал грубый дубовый стол, который они называли Круглым. Он был размером с цирковой манеж, а вокруг него сидело множество мужчин, одетых в такие разнообразные, причудливые и яркие наряды, что от них рябило в глазах. Они все были в шляпах с перьями. Это был просто лес плюмажей и букетов из перьев! Шляпы они не снимали, за исключением тех случаев, когда кто-нибудь обращался непосредственно к королю и только начинал речь, он в это мгновение слегка приподнимал шляпу и перекашивал рот.
В основном они пили из полных до краёв бычьих рогов, но некоторые по-прежнему дожёвывали хлеб или догладывали говяжьи кости. На одного человека приходилось в среднем по две собаки – они сидели в выжидательных позах, пока им не бросали обглоданную кость, на которую они набрасывались буйными сворами и бандами, и тогда начиналась драка, которая наполняла пространство воем и хаосом сталкивающихся голов, тел. и мелькающих всюду хвостов, и волна воя и лая на время заглушала все разговоры, однако это не имело значения для собравшихся, потому что собачья драка всегда вызывала больший интерес. Мужчины тогда привставали, чтобы лучше разглядеть свару и делали ставки, а дамы и музыканты с той же целью перегибались через перила, и время от времени разражались восторженными воплями и смехом. В конце концов пёс-победитель удобно растянувшись на полу и зажав заслуженную в битве кость между лапами, принимался рычать над ней, грызть её и пачкать ею пол, как это делали остальные пятьдесят других псов, в то время, как остальные придворные возвращались к своим прежним занятиям и развлечениям. Как правило, речь и поведение этих людей были любезными и обходительными, и я заметил, что они были хорошими слушателями, когда кто – нибудь что-нибудь рассказывал – я имею в виду, в перерывах между собачьими боями, все молча склоняли головы. И, к тому же, было очевидно, что они были по-детски наивны. Они с места в карьер принимались лгать друг другу самым изысканным образом, с самой нежной и подкупающей наивностью и доброжелательностью, готовые выслушать чью угодно ложь до конца, проглотить её и тут же в неё поверить. Трудно было ассоциировать их