a онъ развѣ не старикъ?
– Жива ли дочка вашего дяди? – спросила Берри.
– Да, она жива, Богъ съ ней, и вышла замужъ за серебряника, – возразила Виккемъ торжественнымъ тономъ, зная очень хорошо, что собесѣдница ея вовсе не ожидала такого отвѣта. – Да, говорю я, о_н_а-т_о жива, – повторила м-съ Виккемъ, дѣлая особое удареніе на мѣстоименіи.
Было ясно, что другой кто-то умеръ, и племянница м-съ Пипчинъ натурально спросила: кто же?
– Мнѣ бы не хотѣлось васъ обезпокоить, – съ важностью отвѣчала м-съ Виккемъ, поднося ложку ко рту. – Не спрашивайте меня.
Это было вѣрнѣйшимъ средствомъ заставить себя спрашивать. Миссъ Берри нѣсколько разъ повторила вопросъ; м-съ Виккемъ послѣ нѣкотораго сопротивленія и отговорокъ положила ложку, осмотрѣлась вокругъ себя, взглянула на маленькаго Павла, и съ особой таинственностью начала рѣчь:
– Бетси Джанна любила очень многихъ, то есть любила она совсѣмъ не такъ, какъ другія дѣти, a привязанность ея была какая-то странная, даже, можно сказать, страшная… и что-жъ бы вы думали, сударыня моя? всѣ перемерли, кого она любила, всѣ до единаго!
Это неожиданное заключеніе такъ поразило племянницу м-съ Пипчинъ, что она съ неподдѣльнымъ ужасомъ обратила изумленные взоры на разсказчицу и не смѣла перевести духъ.
М-съ Виккемъ, качая головой, указала тайкомъ на кроватку, гдѣ лежала Флоренса, и вслѣдъ затѣмь выразительно повела глазами на полъ къ тому мѣсту, подъ которымъ находилась маленькая комната, гдѣ обыкновенно м-съ Пипчинъ кушала свои горячіе пироги.
– Помяните мое слово, когда придетъ время, – продолжала Виккемъ, – и благодарите Бога, что м-ръ Павелъ васъ не слишкомъ любитъ. Меня, слава Богу, онъ терпѣть не можетъ, и я спокойна на этотъ счетъ, хотя, признаться сказать, жизнь въ этой тюрьмѣ не большая находка. Вы извините меня, миссъ Беринтія.
Племянница м-съ Пипчинъ до того была взволнована, что уже не смѣла подойти къ дѣтской кроваткѣ и обдумывала, какъ бы навсегда избавиться отъ необходимости гладить по спинѣ страшнаго ребенка. Въ эту минуту Павелъ проснулся, сѣлъ на кровать и позвалъ къ себѣ Флоренсу. Волосы его были растрепаны, и лицо пылало: ясно, онъ видѣлъ какой-то страшный сонъ.
Флоренса, по первому призыву, соскочила съ своей постели, нагнулась надъ подушкой встревоженнаго братца и скоро убаюкала его своей пѣсней. М-съ Виккемъ, качая головой, пророчественно указала на маленькую группу, прослезилась и повела глаза къ потолку.
– Спокойной ночи, – сказала тихонько Виккемъ, – спокойной ночи! Ваша тетушка, Богъ съ ней, довольно пожила на бѣломъ свѣтѣ, и тужить много вы не станете.
Этотъ утѣшительный привѣтъ м-съ Виккемъ сопровождала взглядомъ, исполненнымъ самой отчаянной тоски. Оставшись одна съ двумя дѣтьми, она замѣтила на первый случай, что вѣтеръ воетъ очень печально, какъ будто оплакиваетъ чью-нибудь смерть, и при этой в_ѣ_р_н_о_й о_к_а_з_і_и сама заплакала чуть не навзрыдъ. Въ такомъ меланхолическомъ расположеніи духа пребыла она до глубокой полночи, пока сонъ насильно