и почти шепотом добавил. – И знаешь, если бы все вернуть назад, я бы снова сделал это. Только раньше.
Да я бы и сам пристрелил этого ублюдка, подумал я про себя. И я нисколько не преувеличивал. Теперь, зная все, видя полную картину произошедшего, я бы не только лично придушил отца этого парня, я бы наградил Эрика медалью за заслуги перед отечеством. Но вместо этого, единственное, что я мог, это попытаться сделать хоть что-нибудь, чтобы парень не попал в тюрьму.
Если вы спросите меня теперь, считаю ли я, что Эрик Стоун заслужил наказание за убийство, которое совершил в четырнадцать лет, я отвечу – нет. Более того, я скажу вам, что он совершенно не заслуженно провел столько лет в колонии для несовершеннолетних. Я буду доказывать вам это с пеной у рта, я буду до последнего стоять на стороне Эрика, что бы вы мне ни говорили, какие бы доводы ни приводили.
Я сидел и думал обо всем, что услышал, но я совершенно не знал, что мне сказать этому парню. Еще минут десять мы провели в полной тишине, и все это время я старался не встречаться глазами с Эриком, потому что я просто не знал, как реагировать.
– Вот и все, – наконец заключил Стоун, нарушив одно из самых тяжелых молчаний в моей жизни. – Ты это так хотел узнать?
Я ничего не ответил.
– У тебя есть сигареты, Миллер? – снова спросил Эрик.
– Да, – встряхнулся я, достал из кармана пачку и протянул ему.
Потом я взял у него пачку и достал одну сигарету для себя. Эрик, все еще державший в руке зажигалку, прикурил мне, не задавая вопросов. Я сделал затяжку и тут же закашлялся, а парень не сводил с меня глаз. Однако он никак не реагировал, хотя, могу представить, как нелепо я выглядел с сигаретой после десятилетнего перерыва. Эрик даже бровью не повел – просто смотрел на меня в упор. Мы выкурили по две сигареты молча. Закуривая третью, Эрик заговорил.
– Может, ты уже пойдешь, Миллер?
– Мы обсудим все с Дороти… с твоим адвокатом. Мы придем через пару дней, – затараторил я. – Думаю, мы что-нибудь придумаем.
Он только пожал плечами и указал на сигареты, как бы напоминая, чтобы я их забрал.
– Да, ерунда! – Я снова старался говорить непринужденно, но ничего не вышло. – Оставь себе.
– Мне не разрешат, – он отрицательно покачал головой.
Я ничего не ответил, только махнул рукой, как бы говоря: «Я договорюсь, не беспокойся», – и вышел из комнаты.
Через несколько дней мы с Дороти вновь пришли к Эрику. Он сидел на стуле напротив нас и, как всегда, много курил. Надо признать, теперь вся эта картина гораздо больше напоминала цивилизованную встречу адвоката со своим клиентом, а я, как будто, был тут просто «для мебели». Сначала Эрик был молчалив, но по его взгляду я понял – ему не очень нравилось, что Дороти тоже знала всю историю. Думаю, отчасти потому, что она, как ни старалась, не могла скрыть свою жалость.
Большую часть времени Стоун