это совершенно обычное дело: вставить кляп части своего рассудка. – Ну вот. Мы ее заткнули, ты успешна и свободна. Даже счастлива. Как по-твоему, что ты должна привести в порядок, чтобы к этому прийти?
Погодите, как это? Я. Счастливо. Живу одна. Мысль любопытная, но все равно я энергично трясу головой:
– Не знаю.
Каролина берет со стола книгу, открывает на закладке.
– «Силу, смелость и уверенность приобретают тогда, когда смотрят страху прямо в глаза. Надо делать то, чего, казалось бы, вы сделать не сможете».
Она подчеркивает конец фразы интонацией и захлопывает книгу.
– Элеонора Рузвельт.
С трудом сглотнув, собираю кукол-матрешек в одну и кладу ее обратно на стол, продолжая отрицательно мотать головой:
– Что бы это ни было – я не готова.
– Возьми матрешку с собой, – предлагает Каролина, – легче будет представлять. Вдруг поможет? Ее зовут Бабушка.
Я разглядываю фигурку, потом забираю со стола и кладу в сумку, избегая смотреть Каролине в глаза. Господь всемогущий, я пришла за излечением к специалисту, который затыкает рот своему внутреннему диверсанту и дает имена куклам.
На этой неделе мне удается написать только половину песни. Воздух искрится возбуждением: неужели это именно она, та самая? Моя внутренняя диверсантка, особа, которую я теперь называю Аза Зель, надежно спеленута. В моем разуме поселяется Элеонора Рузвельт. Я слушаю много невероятной музыки, смотрю классику кинематографа и непонятным образом вновь настраиваюсь на мир любви. Я еще не знаю, как назову эту песню, но она про пару, которая словно создана друг для друга. Им просто не найти никого другого – без второй половинки они утратят целостность, распадутся. Пока у меня только самый первый набросок, но в нем точно что-то есть. Я пересылаю отрывок Джошу, и в этот момент во входную дверь начинают трезвонить.
Звуки пронзают весь дом, бьют по нервам.
– Да иду же, – бурчу я, прыгая вниз по ступенькам. Смотрю в глазок, недоумевая, кому это так приспичило. Плечи опускаются, и я прижимаюсь лбом к белой блестящей двери.
– Прекрати пялиться, Элизабет. Открывай.
Я тяну дверь на себя.
– Дорогая. – Мама целует меня в щеку и заходит в дом, бросив краткий взгляд на мое настенное художество. – На улице моросит.
Она пристраивает длинный кислотно-розовый зонтик на вешалку рядом с крикетной битой Адама.
– Откуда ты здесь взялась? – спрашиваю я.
– Мне позвонила Мег. – Она приподымает маленький ранец. – Пришла сделать тебе маникюр.
Я теряю дар речи, а мама уже шуршит пакетами, раскладывая что-то на обеденном столе.
Встаю в дверях гостиной, испытывая нервное и злое возбуждение, гадая, что могла наговорить бабушке Мег.
– Мне не нужен маникюр, я… – Пытаюсь подобрать слова поточнее, но безуспешно: «Пожалуйста, уйди, мам. Мне нужно писать песню, которую номинируют на „Оскар“. Я не хочу рассказывать тебе, что творится в моей жизни. Давай я буду по телефону делать вид, что все в порядке? Уезжай в свой Котсуолд, а?»
– Открой