над дорогой, а в стороне и ниже, чем первый раз, прошли возвращающиеся самолеты. Теперь они шли не двумя группами, а вместе, но бомбардировщиков теперь было только пять и потребителей пять – двух машин не хватало.
Артемьев долго смотрел на небо, ожидая, что сейчас появятся еще два самолета, догоняющие остальных, но они все не появлялись.
«Может быть, прошли обратно где-нибудь стороной». Он еще пробовал обмануть себя, но в душе уже знал: одни вернулись, а другие не вернулись и уже никогда не вернутся. Это и есть самый простой ответ на вопрос, что такое война.
– Подъезжаем, – громко сказал шофер.
Теперь он не боялся разбудить Апухтина, – напротив даже, оторвав руку от руля, слегка потрогал его за плечо:
– Подъезжаем, товарищ военврач первого ранга.
Апухтин забросил на заднее сиденье одеяло и надел фуражку. Впереди возникли очертания нескольких юрт и двух больших палаток.
Прошло еще несколько минут, и они въехали в госпитальный городок. Больших палаток было не две, как издали показалось Артемьеву, а три; для четвертой забивали колья, ее огромное темно-зеленое полотнище лежало на земле. Около юрт разворачивалась задом крытая санитарная машина. Апухтин сложил руки трубой и крикнул кому-то:
– Эй, Соловьев, останови санитарку!
Санитарку остановили. Артемьев вылез из «эмки».
– Товарищ военврач первого ранга, – отрапортовал, подходя к Апухтину, толстенький врач с двумя шпалами на петлицах. – Докладывает…
– Вольно, вольно, Борис Григорьевич, сейчас поговорим, – перебил его Апухтин и повернулся к Артемьеву: – Садитесь вон в ту санитарку и поезжайте. И от души желаю больше не попадать в расположение вверенного мне госпиталя!
И сразу же, не думая больше об Артемьеве, взял под руку толстенького военврача.
– Теперь рассказывайте мне по порядку… – услышал Артемьев начало фразы.
Захватив чемодан, он пошел к санитарной машине, намереваясь открыть задние дверцы и сесть внутрь.
– Нет, нет, товарищ капитан, – сказал шофер, – вы туда не лезьте, там не прибрано. Садитесь в кабину. Я один. Фельдшер там остался. Там…
Шофер сделал такой жест рукой, словно ему даже не хочется и объяснять, что значит это «там».
Артемьев сел в кабину, успев увидеть на подножке большое кровавое пятно.
– В ногу раненный лейтенант ехал, – сказал шофер, заметив взгляд Артемьева.
– Много сегодня раненых? – спросил Артемьев, когда госпиталь скрылся из виду.
– Видимо-невидимо! – Шофер с нескрываемой горестью поглядел в глаза Артемьеву. – Просто, знаете, хоть плачь – как люди мучаются! Я, товарищ капитан, даже и на действительной не был, – шофер прикоснулся к гимнастерке, – всего две недели надел. Я по вольному найму в монгольской кооперации работал. И эти две недели тоже на водяной цистерне был. Только что и видел одну бомбежку! А со вчерашнего вечера, как на санитарку посадили, – четвертый рейс взад и вперед! Шестнадцать часов за баранкой сижу, глаза слипаются… А кровищи! Я раньше вида крови вытерпеть не мог. Если кто палец