вдруг как-то спокойно молвила Карина. – Его выродки, не боясь греха, оставляют тела непогребенными. А селище они покинули совсем недавно: трупы достались только воронью, зверь лесной еще не попировал.
Торир поглядел на нее удивленно. Другая отупела бы от увиденного, эта же еще рассуждает. Хотя, как рассказывала, уже видела подобное… Что ж, человек тот же зверь – быстро к крови привыкает.
В этот миг внимание варяга привлек явственно приближающийся шум. Торир чуть поморщился. Он не должен был подъезжать сюда, не подумав, как будет отступать. Теперь же они с Кариной находились близ уходящего вверх лесного склона, откуда и доносились привлекшие его звуки – отдаленные голоса, топот копыт, звук металла. Сверху их наверняка уже заметили, а отступить им некуда, позади озеро, а до леса открытое пространство. Что ж…
– Вот что, Карина, схоронись-ка быстренько.
Она тут же юркнула за обгорелый остов избы, затаилась. Выглядывая, видела, как Торир застыл возле уводящей к верхним зарослям тропы, достал из-за спины меч, но не расчехлил его, а, положив поперек луки седла, ждал.
Торир уже определил по звуку, что ехавших не много. Как все обернется, еще не знал, но одно понимал: те, кто увидят его, не должны выжить. Ну, помогай боги – все, каких он знал.
Спускавшиеся по тропе, завидев одинокого всадника в дорогом черно-буром полушубке, не замедлили хода коней. Все были воины не из последних – тут не ошибешься. В седле держатся умело, правят коленями, оставляя руки свободными для оружия. Все крепкие мужи в доспехах с нашитыми бляхами, на головах высокие островерхие шлемы. Кони у них крепкие, длинногривые, седла с высокими луками. По всему видать, что не местного племени люди, а из тех, кто войной да набегами промышляют.
– Ишь ты! – только и молвил первый из них, рослый, с рубцом от шрама поперек бородатого лица. – Кто таков будешь, боярин? Откуда?
Торир, не отвечая, оглядывал их так, что воины вмиг поняли – не столковаться им с чужаком. Оно и понятно, только робкий встречает ласково там, где трупы и гарь. И все же он один.
Воины переглянулись. Первый, с рубцом шрама через щеку, сказал весело:
– Богат, видно, боярин. Шуба-то у него – лиса серебристая. И конь прямо княжий, да и меч в знатных ножнах. Не зря, видимо, мы возвращались.
Но он уже понял, что ожидавший всадник не так прост. Не боится, выжидает. Щека воина со шрамом дернулась, когда он заметил, как умело чужак прикрылся окованным щитом, рывком сбросил с клинка ножны. Но хоть и держится как опытный воин, но глаза у чужака молодые – глаза молокососа. Где уж ему устоять перед кметями, обучавшимися в самом Киеве. И воин с рубцом пришпорил коня. Выхватил шипастую булаву, гукнул воинственно, налетел, наскочил, обогнул рубцеватого, а следующего из кметей словно прошил на ходу мечом. Тот только и успел глаза выпучить, как стал заваливаться. Когда варяг успел задеть третьего, Карина и увидеть, толком не успела. Заметила, что Торир отбивался сразу от двух насевших врагов, а первый, рубцеватый, занеся булаву, хотел, было сзади