море, необъятный синий простор, охватывающий всю Кампанию, Лации, Луканию, Сицилию, Сардинию и Корсику.
Юлий вспомнил, как когда-то мечтал там побывать. Сколько юношеских грез было посвящено таинственным, полным опасностей приключениям, которые мог пережить молодой путешественник, сколько необыкновенных и чудесных картин рисовало его воображение, плененное рассказами старых моряков с мужественными загорелыми лицами, крепкими руками, готовыми в любой момент бросить снасти и схватиться за оружие, с широкими мускулистыми телами, закаленными в труде и борьбе…
Но Фортуна прогнала воинственного Марса51 и непоседливого Меркурия52, оставив мятущуюся душу Юлия на попечение Феба53. Учеба в Риме и приобщение к культурному наследию открыли ему необозримые возможности искусства. Казалось, он нашел свое призвание, избрав поэзию – то, чему мог бы посвятить всю жизнь. Но нерастраченный юношеский пыл, толкавший Юлия к далеким неизведанным берегам, не мог удовлетвориться мирным сочинительством и обратился в его сознании в своеобразное, не подчиняющееся воле явление: не будучи жестоким по натуре, молодой патриций испытывал кровожадное наслаждение при виде жертв насилия и чужой жестокости. Словом, Юлий стал одним из самых страстных поклонников публичных казней в Помпеях.
Благодаря своему влиянию он добился того, что число подобного рода зрелищ заметно увеличилось. Смерть через повешение стала привилегией, доступной немногим; осужденных обычно бросали на растерзание львам и тиграм, иногда сжигали, а иногда привязывали к рогам свирепых быков, мечущихся по арене, – тогда смерть становилась дольше и мучительнее. При этом Юлий никогда не задумывался, что испытывали родные и близкие тех людей, которые доставляли ему удовольствие горящим в глазах ужасом и душераздирающими криками, наполняющими воздух. Теперь же, рисуя в воображении подобную смерть Адель, патриций содрогался от страха и отчаяния.
«Осужденные были виновны, – успокаивая себя, рассуждал Юлий, – а Адель не преступница. Они не имеют права арестовывать ее, нет никаких доказательств, что она христианка. Хотя, клянусь Фемидой, солдатам легиона они вряд ли понадобятся… Да и тысячам горожан, которые придут посмотреть, как свирепые звери терзают молодую беззащитную женщину. Значит, только я могу спасти Адель; я, Публий Юлий Сабин, ее единственная надежда. От меня зависит ее жизнь… Эх, знала бы об этом Арсиноя!»
Погрузившись в глубокую задумчивость, он не заметил, как мерно шедшие кони остановились у небольшой густой рощицы, ведущей к берегу реки. Не будь Юлий так встревожен, великолепный дворец, созданный природой из туй, кипарисов, дубов и причудливо переплетавшихся лиан непременно привлек бы его внимание. Но патриций видел в этом тенистом храме последнее убежище Адель, единственную цитадель, которая могла укрыть прекрасную чужеземку. Проворно спрыгнув на землю,