своим искрометным тенорком. – И как мы сегодня поживаем?
– Кого? О, здрасьте, Гомес, – немощно отозвалась мисс Трикси и галсами, будто вступая в единоборство с бурей, подрейфовала в сторону дамской комнаты. Мисс Трикси никогда не принимала идеально вертикального положения: они с полом постоянно держали друг друга в состоянии некоторого крена.
Мистер Гонсалес воспользовался ее исчезновением, чтобы изъять свою подушечку из пакета, и обнаружил, что искомый предмет весь покрыт субстанцией, на ощупь и по запаху оказавшейся жиром копченой грудинки. Интересно, размышлял он, вытирая подушечку, сколько еще сотрудников появится сегодня. Как-то год назад на работу пришли только они с мисс Трикси, – правда, это случилось еще до того, как компания ввела пятидолларовую месячную надбавку. Но все равно конторские помощники в «Штанах Леви» частенько бросали работу, даже не позвонив мистеру Гонсалесу. Это служило постоянным источником беспокойства, и после прибытия мисс Трикси управляющий конторой всегда с надеждой поглядывал на дверь, а особенно – теперь, когда фабрика вот-вот начнет поставки весенне-летнего сезона. Говоря откровенно, помощь в конторе ему требовалась до крайности.
За дверью мистер Гонсалес приметил зеленый козырек. Неужели мисс Трикси вышла через фабричный цех и решила вернуться сквозь парадную дверь? С нее станется. Однажды утром она удалилась в дамскую комнату и была обнаружена мистером Гонсалесом в конце рабочего дня спящей на кипе товара на верхнем складском этаже. Но тут дверь открылась, и в конторе обозначилась одна из самых крупных фигур, какие мистер Гонсалес видел в жизни. Мужчина удалил с головы зеленую шапочку и явил густые черные волосы, по моде двадцатых годов размазанные вазелином по черепу. Когда с фигуры слезла куртка, мистер Гонсалес обратил внимание на складки жира, затянутые в узкую белую рубашку, вертикально разделенную широким цветастым галстуком. Похоже, вазелином удобрялись и усы, поскольку блестели они очень ярко. Выше наблюдались невероятные изжелта-небесные глаза, обрамленные тончайшей вязью розоватеньких сосудов. Мистер Гонсалес чуть ли не вслух взмолился, чтобы этот библейский бегемот оказался претендентом на должность. Он был поражен и ошеломлен.
Игнациус же обнаружил себя, наверное, в самой сомнительной конторе из всех, куда ему доводилось заглядывать. Голые лампочки, свисавшие через неравные интервалы с испятнанного потолка, отбрасывали слабый желтый свет на вздутые половицы. Старые шкафы для бумаг делили комнату на несколько маленьких закутков, и в каждом стояло по столу, некогда покрытому своеобразным оранжевым лаком. Сквозь пыльные конторские окна открывался серый вид на причалы Польского проспекта, Армейский Терминал, Миссисипи и в отдалении – сухие доки и крыши Алжира на другом берегу. В комнату бочком проковыляла очень старая женщина и немедленно врезалась в стенку картотеки. Вся атмосфера напомнила Игнациусу его собственную комнату, и клапан его согласился с