выселяют из «котежа».
– Понимаете, они заявили, что сделать это коменданту приказал я. Но я никому ничего не приказывал, – закончил свой рассказ Цагеридзе, – я даже вообще не видел еще коменданта. Вы не поможете мне понять в этом деле что-нибудь? Как главному лицу. Я подумал, что это сделали вы. Тоже как главное лицо. Так или не так?
– И тянуть кота за хвост было нечего, – раздавливая докуренную папиросу о подошву валенка, ответил Василий Петрович. – Мой приказ. А бабы эти, черт-те что, всегда напутают. Суть не в них. Квартира тебе не нужна, что ли? Как Лопатину? Дело хозяйское. Но квартира, котеж начальника, имей, законная – по генплану. Баб слушать нечего. Лопатин не пользовался по своим причинам. А это вошло в умы. Конечно, выезжать из котежа теперь кому охота! Всюду тесно. А кто виноват? Финансы на жилстроительство нам были полностью спущены. Лимиты. Моя работа. Добился я. Остатки закрыты ввиду неиспользования. Остатки большие. Не развернули фронт работы. Как шло, так и брело. Упор на сплав, правильно – основное производство. Только ни тута, ни тама не вышло. А Лопатин – несчастный. Раньше вверху не поняли, в человека не заглянули, а у него давно в сердце – живая рана. Тут еще мороз. Лес к чертям, под лед. Воспаление легких. Вот и сгорел. Парторг наш тоже, с инфарктом – в больницу. Спрашиваю: будем далее хозяйство продолжать по-лопатински? Как Бог даст?
Цагеридзе слушал бухгалтера молча. Он не понравился ему во время первой, утренней, встречи. Еще больше не нравился он теперь, своими циничными и бахвальными рассуждениями, своим резким, жестким голосом и даже своим рыхлым красным лицом с крупной, тяжело отвисающей нижней губой. Хотелось в упор сказать ему: «Да что вы все по сторонам кружите? Вы главное лицо, бухгалтер! За все, что на рейде есть плохого, отвечаете и вы. Даже больше, чем Лопатин, который, по-видимому, в денежных делах не понимал ничего. И не готовьте себе мягкой подстилки – все равно я выдерну ее из-под вас». Но вспоминались укоризненно сказанные Баженовой слова: «Василий Петрович очень честный человек», и Цагеридзе старательно сдерживался.
А Василий Петрович между тем с прежней категоричностью в голосе разъяснил, что решение Цагеридзе отказаться от положенной ему квартиры – и глупое, и смешное, и вредное. Тогда так и пойдет дальше. Надо будет отказаться и от премиальных, и от разъездной лошади, а потом, чего доброго, и от зарплаты. При этом Василий Петрович выразительно посмотрел на левую ногу Цагеридзе.
– Да на кой хрен это все я тебе говорю! – вдруг оборвал он себя. – У меня своя работа. Баланс. За начальника мне теперь ворочать мозгами не надо. Вопросов ко мне более нет никаких?
Было видно, что новый начальник ему тоже не понравился. Цагеридзе это понял и в душе даже обрадовался – это давало свободу, так сказать, к взаимности. Но он спокойно поднялся, приблизился к бухгалтеру и доверительно тронул его за рукав.
– Есть вопрос. Вы тут положение с жильем знаете лучше меня. Если совсем в расчет не брать этот «котеж», где я могу поселиться?
Толстая нижняя губа у Василия Петровича