Евгеньевич часто бывал в разъездах и длительных командировках, и когда его не было дома, его комната-кабинет была всегда закрыта на замок, даже мама без отца не заходила в неё.
Но зато, когда он приезжал и бывал дома, она всегда была открыта, отец сидел в ней и работал. И эти дни были самыми радостными для Вило̀ра и его старшего брата, Ивана.
Отец был крупный, могучий человек почти двухметрового роста, он сгребал обеих сыновей своими громадными лапищами, заносил их в свой кабинет и усаживал за большой, вырезанный из натурального дуба, письменный стол, обитый зелёным сукном. Сам он садился в эти моменты не за кресло, стоящее в центре стола, а подсаживался поближе к детям на высокий табурет, похожий на тумбу.
Борис Евгеньевич доставал с книжного шкафа огромные фолианты один за одним, с многочисленными иллюстрациями в виде гравюр, рисунков, картин и разнообразных зарисовок. Вилор с братом видели на этих изображениях битвы, морские сражения, различных королей, князей и всевозможных святых людей…
Немногим позже, взрослея, Вилор воображал себя то странствующим рыцарем прошлого, то поэтом, то алхимиком, так он входил в реальность этих картин и забывал себя.
Чуть позже Зимин старший начал давать им сначала для просмотра, а вскоре и для обучения ещё и дореволюционную азбуку, не испорченную нововведениями реформаторов от пролетарской революции.
По мере взросления детей он показывал им географические атласы, глобус, место России, а теперь уже Советского Союза, на Земном шаре. Так он вводил своих отпрысков во всё расширяющийся для их растущих и познающих мозгов, внешний мир. Этот мир. что он сулил маленькому мальчику, что обещает он каждому из нас?
В результате всего этого, когда целенаправленного, а когда спонтанного обучения, по ночам маленькому Вилору начали сниться дальние страны, горы, моря и океаны, путешествия и встречи с людоедами и странствующими рыцарями, пиратами и искателями сокровищ. А иногда он воображал себя то непримиримым Дон Кихотом в его борьбе за непонятную пока для него чудную любовь, либо с ветряными мельницами, то отважным Квентин Дорвардом, стоящим насмерть за честь прекрасной дамы…
Было где разгуляться формировавшемуся интеллекту мальчика: две стены кабинета отца были до самого потолка уставлены книгами; свою лепту в формировании мировоззрения растущих детей вносила и мать. Бывало и так, что отец вставал, прохаживался вдоль стеллажей с книгами, и вдруг доставал какой-то новый, неизвестный им ещё том, клал на стол перед ребятами, показывал им иллюстрации, а сам рассказывал, для чего и почему они появились здесь, в этой книге.
Эти моменты наедине с отцом, его старания привить страсть к познанию и чтению, Вилор запомнил на всю свою долгую жизнь, как и почти все те вещи, о которых рассказывал или показывал его отец…
Как то Борис Евгеньевич достал старый большой фолиант с красивыми рисунками,