его «почемучки» атаковали отца с научной бескомпромиссностью истинного исследователя:
– Папа, почему же у всех этих мавзолеев всегда 4,5 или 6 ступеней?
Впрочем, последних рисунков зиккуратов с шестью ступенями было всего два, а также изредка встречались и трёхступенчатые мавзолеи.
Борис Евгеньевич от неожиданности вопроса просто пересел с высокого табурета в кресло, наверно для того, чтоб не упасть с высоты тумбы. Если Ванюшин вопрос его удивил, то Вилора просто поразил до глубины души.
И он решил сказать своим сыновьям правду, вернее лёгкую полуправду, которую те властители былых времён, как, впрочем, и времён текущих, приуготовляли для своих горячо ими любимых подданных.
История вообще наука туманная, если её вообще считать за науку. Как говаривал ещё наш любимый Пушкин Александр Сергеевич, например, в России всегда есть три истории: «Одна для гостиницы, другая для гостиного двора, а третья для гостиной». В других государствах, видимо дело обстоит не лучшим образом, впрочем «каждый суслик в своём поле агроном»…
Зимин старший понимал это выражение великого поэта.
Поэтому он и сказал растущему отроку:
– Виль, ты наверно заметил, что чем более, выше мавзолей, тем у него и ступеней больше. Тут всё зависело от заслуг древнего царя или вождя.
В древнем Египте для фараонов делали целые пирамиды, и без всяких ступеней, а мавзолеи – в Шумере, Вавилоне, в Икстлане, в других древних странах. Самым великим царям сооружали даже девятиступечатые мавзолеи, но у меня нет таких фотографий..
Тут в разговор вновь вклинился Ванюша, у которого мавзолей на Красной площади всё не выходил из головы:
– Надо поехать посчитать, сколько всего ступеней у мавзолея Ленина!
– Не надо никуда ехать, и не надо ничего считать, отвечал отец.
– Я вам и так всё расскажу. Ступеней у мавзолея Ленина всего пять, если считать и последнюю.
– Да? Немного. Значит наш вождь не такой уж и великий, если у какого то царя в древности было аж целых девять ступеней в пирамиде!
На этот убойный аргумент Ванюши, Евгений Борисович просто и не знал, что ответить, он лишь вновь промямлил, что, мол, Ленин не царь.
Тяга к знаниям у Вилора была, очевидно, генетическая. Друзей в школе, когда он пошёл туда, так и не нашёл, предпочитая проводить время в разговорах с матерью, либо отцом, и в общении с книгами уже теперь доступного ему кабинета Бориса Евгеньевича.
Знания. Он хотел лишь одного, – знания. Больше знания – вот чего он желал всей своей душой, когда был ребёнком, да и всю свою последующую жизнь. Сам не зная почему и отчего, не задумываясь об этом, он и впитывал эти знания, как губка, от близких ему людей, а это были его мать и отец, и, конечно же из книг.
Главным учителем в раннем детстве, был, конечно же, отец. Когда Вилор был дома, стоило только раздаться звонку в передней, как он стремглав выскакивал