установить митрополичьи округа; он продолжал единолично руководить епископами шести египетских «епархий» – то есть епископами всех гражданских «диоцезов» Египта. Иерусалимский епископ, хотя и был административно подчинен митрополиту Кесарии Палестинской, продолжал пользоваться «преимуществом чести». Собор признал также, что и Антиохийская Церковь имела исключительную власть во всех «епархиях» «диоцеза Востока».
Позднее, в V и VI вв, в Церкви начал вводиться новый, «патриарший», порядок. Он состоял в основном в несколько большей аналогии между государственной и церковной организациями. Никейский собор постановил, что право первенства имеет «митрополит»; теперь право высшего «первенства» было даровано нескольким епископам на уровне гражданских «диоцезов». Рим постепенно распространил свои права на все диоцезы Запада. Со времен Никейского Собора практически равными правами обладали Александрия – над диоцезами Египта и Антиохия – над Востоком. Наконец, Константинопольский «патриархат» был создан для диоцезов Понта, Асии и Фракии, то есть Малой Азии и юго-восточной части Балканского полуострова.
Власть «патриарха» состояла в праве апелляции, праве аннулирования решений и иногда в праве вмешательства во внутренние дела провинциальных митрополий. За исключением Египта, где не было митрополитов, патриарх уже не утверждал избрание всех епископов, но только митрополитов.
Два Рима: Константинопольский патриархат
Уже до Никейского Собора у Римской Церкви был особый престиж в христианском мире. Как мы говорили выше, речь шла не о «власти» одной Церкви над другими, но об «авторитете», узаконенном не только фактом основания ее апостолами, но также ее старшинством, численным превосходством и несравненным престижем столицы. Ни одна из этих позиций сама по себе не могла бы дать римскому епископу особое преимущество, но вместе взятые, они ставили его в исключительное положение. Что касается Церкви новой столицы Римской империи, она заняла свое место среди великих Церквей христианского мира благодаря другому «фактору»: реальному, непосредственному доступу константинопольского епископа к императору.
Это преимущество Константинополя не рассматривалось современниками как уклонение в цезарепапизм, что утверждали впоследствии римско-католические историки. Оно лишь показывало, что каждая Церковь может играть главенствующую роль в христианском мире в том случае, если ее авторитет признается другими Церквами. Второй Вселенский Собор (381 г.), который был созван в Константинополе, дал этой особой роли епископа новой столицы официальное обоснование: «Константинопольский епископ да имеет преимущество чести по римском епископе, потому что град оный есть новый Рим» (правило 3)[446]. Таким образом, за столицей признавались не какие-то особые права, но «преимущество чести» и особый авторитет (но не власть). Возросшее значение Константинополя не было результатом