Как полагает Кюн, христиане могут сами организовывать себя, и эта организация есть поистине сотериологическая необходимость, но то, что они являются членами Тела, отнюдь не задает какой-либо модели организации. Но в этом-то и заключается самая главная трудность: христиане должны жить только как члены Тела (mele, а не organa[456]), а потому быть организованы, но их членство само по себе не задает им принципов организации… Разве этот вывод не предполагает, что церковная организация должна принять в качестве модели наилучшие из доступных критериев, а по существу – принципы «мира сего»?
В самом деле, нам всем прекрасно известно, как организованы наши деноминации или наши «Советы Церквей»: разве по своей организации они сколько-нибудь существенно отличаются от любого другого общества, ставящего перед собой гуманистические задачи?
Главная экзегетическая предпосылка, на которой основывается этот вывод, состоит в том, что любая «организация», будучи в основе своей явлением юридического, дисциплинарного порядка, обязательно должна быть провозглашена и определена с высоты надлежащего авторитета или соглашения. В противном случае как «организации» ее не существует. И поскольку, когда речь идет о христианской Церкви, единственный авторитет – это Христос, только Он может считаться единственным источником церковной организации. Средневековый Рим, который также исходил из этой экзегетической предпосылки и даже, возможно, первым ее сформулировал, утверждал, что основу дисциплинарной структуры Церкви заложил Сам Христос, назначив Себе «викария», и назначение это, в свою очередь, подразумевает всю иерархию универсального Тела Церкви.
Реформация отвергла этот подход, заявив, что Новый Завет нельзя воспринимать как набор юридических и организационных предписаний, и тем самым поддержав – как делает это и Манфред Кюн – «секуляризацию» церковной иерархии на различных уровнях.
Существовал ли иной выход и существует ли он сейчас? Единственное, что представляется возможным, – поставить под сомнение основной экзегетический подход, парадоксальным образом объединяющий средневековый Рим и Реформацию. Речь идет о самом понятии «Тела Христова» в новозаветных писаниях: действительно ли первохристианская община была сакраментальным организмом и была ли она сотворена точно такой.
Конечно же, таинства не должны пониматься здесь как индивидуальное «средство благодати» или как упражнение в благочестии: в таком смысле их начали понимать только в свете бессвязной экклезиологии позднейшего времени. Также не стоит отождествлять их с индивидуальными благодатными дарами в понимании Павла. Они суть проявление центральной Тайны (Мysterion – греч.) Христа, братства мессианской общины, причастия Божественной жизни, без чего Церковь и вправду не более чем людское сообщество. Основывалась ли первоначальная христианская община на таинствах, и в первую очередь на Крещении и Евхаристии? Существует ли прямая связь между повествованиями о Тайной Вечере (сие есть Тело Мое – 1 Кор. 11:24, ср.: Мф. 26:26, Мк. 14:22, Лк. 22:19), в том