вздохнул, словно одно лишь подобное предположение повергло его в крайнее негодование.
– Ну что же, коли вы предлагаете, давайте держать пари, – со смехом продолжала Анжелика. – Если выигрываете вы, я отдаю вам все свое состояние, торговлю и суда. К чему мне все это, не правда ли, если я окажусь в заточении: изуродованной, истощенной, обезумевшей от пережитых страданий?
– Вы смеетесь, – сказал он, глядя на нее. – Вы смеетесь! – повторил он с угрозой в голосе.
– А вы бы чего хотели? Невозможно все время плакать.
И все же глаза ее наполнились слезами, а когда Анжелика подняла голову, чтобы взглянуть на мужа, он увидел на хрупкой шее маркизы синяки, которыми она была обязана ему. Взятое напрокат ожерелье не могло их скрыть.
– А если победу одержу я, Филипп, – прошептала она, – то потребую, чтобы вы отдали мне золотую цепь, принадлежащую вашей семье со времен первых королей. Ту, которую старший сын надевает на шею своей невесте. Уже не припомню связанной с этим украшением легенды, однако знаю, что говорят, будто она обладает магическим даром придавать доблести и отваги женщинам рода дю Плесси-Бельер. Со мной вы отступили от этой традиции.
– Вы в этом не нуждались, – сухо возразил Филипп.
И, оставив ее, широким шагом направился к дворцу.
На следующий день на заре весь двор скакал к лесу.
Охота оказалась очень удачной. К полудню во мху лежал великолепный олень, увенчанный рогами с десятью отростками.
Возвращаться в Сен-Жермен было решено сразу после раздачи собачьей доли. Анжелика ехала в карете, предоставленной ей госпожой де Монтеспан. Перед самым отъездом она увидела принца Конде, издали выражавшего ей дружеские чувства взмахами трости.
Анжелика присела в реверансе.
– Месье, – сказала она ему, – двор – поразительное место. У вас такой богатый опыт, не соблаговолите ли дать мне несколько советов?
– Дитя мое, – отвечал тот, – при дворе следует делать только три вещи: хорошо обо всех отзываться, просить каждую освободившуюся должность и присаживаться где только возможно!
Глава IX
Из Версаля в Париж Анжелика отправилась в фиакре.
Погрузившись в свои размышления, она и не заметила, как оказалась дома. Ей не верилось, что прошло всего три дня. Новая жизнь при дворе занимала ее, тревожила и восхищала. Она даже не пыталась распутать существующие там сложные интриги. Роскошь и увеселения на сей раз покорили ее меньше, чем бурлящая жизнь этого замкнутого мира, рассчитанная, как балет, и взрывоопасная, как вулкан.
Покой особняка на улице Ботрейи пойдет ей на пользу. Она ощущала ломоту во всем теле, особенно ныли колени – из-за бесчисленных реверансов. Она подумала, что статус придворного, вероятно, до самого преклонного возраста способствует поддержанию гибкости мышц. Ей пока что явно не хватало закалки.
«Горячая ванна, легкий ужин – и в постель! Вряд ли Филипп готов заточить меня в монастырь уже завтра. И кто знает, быть может, нагоняй от короля хотя