двух человек, самих монахов, так как больше причастников не ожидалось. После каждения приступили к самой литургии. Прочитав «Царю Небесный», отец Никон торжественно воскликнул: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа ныне и присно и во веки веков»! На что отец Феодосий громко ответил: «Аминь!»
– Миром Господу помолимся!
После прошений отец Феодосий отвечал:
– Господи, помилуй!
– О свышнем мире и спасении душ наших, Господу помолимся.
– Господи, помилуй
– О мире всего мира, благостоянии Святых Божиих Церквей и соединении всех, Господу помолимся.
– Господи, помилуй.
– О святем храме сем и с верою, благоговением и страхом Божиим входящих в онь, Господу помолимся.
– Господи, помилуй.
Литургия Оглашенных пошла своим ходом.
Затем должно быть пение антифонов.
Монахи уже приготовились, в нарушение всех канонов, их спеть сами, как вдруг услышали голоса мощного и красивого хора:
– Благослови, душе моя Господа. Благословен еси, Господи…
Монахи переглянулись и, не сговариваясь, выскочили из алтаря. Никого! В церкви совсем не было никого! А невидимый хор, между тем продолжал громко и уверенно:
– …Благослови, душе моя Господа, и вся внутренняя моя Имя святое Его. Благослови, душе моя Господа, и не забывай всех воздаяний Его. Очищающаго вся беззакония твоя, исцеляющаго вся недуги твоя.
– Господи, да что же это? – Воскликнул отец Никон.
– Отче! Да никак сами ангелы поют!
Отец Федосий упал на колени и начал истово креститься.
А хор продолжал:
– …Избавляющаго от истления живот твой, венчающаго тя милостию и щедротами. Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив. Благослови, душе моя, Господа, и вся внутренняя моя, имя святое Его. Благословен еси, Господи!
Хор умолк, предоставляя возглас священнику.
Отец Никон, совладав с собой, надломленным голосом призвал:
– Паки и паки миром Господу помолимся.
Невидимый хор ответил:
– Господи, помилуй!
Отец Никон откашлялся и уже окрепшим голосом произнес:
– Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию!
– Господи, помилуй!
Несмотря на растерянность, нужно было идти в алтарь. Начавшуюся литургию нельзя было прерывать, как невозможно остановить на полном ходу набравший скорость поезд.
Машинально, словно в автоматическом режиме они продолжали совершать все необходимое.
Но скоро растерянность ушла. Хор знал свое дело, вступал именно тогда, когда нужно, без малейшего следа фальши, и служба потекла, словно сама собой.
Никогда монахи не присутствовали на такой литургии. Как стихия она шла гладко и ровно, заполняя все уголки храма.
Ее не надо было вести. Ей не надо было только мешать. Она спускалась с небес сама, проникая в этот материальный мир незримым светом.
Душа у монахов наполнилась несказанным чувством, и все дальнейшие действия они