не на шутку, не удержался и назвал нарушителя «гадом». Ах, мол, гад ты этакий! Но простил.
В тот же вечер встречаю отца Мефодия, спешащего в храм на службу. Обращаюсь к нему, как обычно, по имени. А тот мне в ответ:
– Простите, батюшка, только с сегодняшнего дня мое имя «отец Гад», это меня так отец наместник переименовал, наверное, в честь ветхозаветного пророка Гада.
Вот святой человек, даже мысли такой не допустил, что начальствующий мог его в сердцах как-то обозвать, решил, что теперь у него новое имя. Это какая же простота!
В монастырском корпусе недалеко от моей располагалась келья архимандрита Симеона. В лавру он поступил еще ребенком, в самом начале века. Его отец, овдовев, решил уйти в монастырь, а у самого двое детей, мальчик семи лет и девочка – пяти. Недолго думая, посадил он их в тележку и развез по монастырям. Так будущий отец Симеон и стал воспитанником монастырского приюта, а потом плавно перетек и в число монастырской братии.
Имей бы он семью, родителей, может, и жизнь бы его по-другому сложилась, а так, куда еще было идти? А идти хотелось. Потому, узнав о начале войны с германцами, молодой послушник загорелся желанием отправиться на войну. Поначалу он было пытался получить благословение отца наместника идти воевать, но тот в ответ на его просьбу только руками замахал. Выхода не оставалось, как только бежать.
В первой же атаке, в которой монаху-добровольцу пришлось участвовать, его сильно контузило, он потерял сознание и пришел в себя только в госпитале. Отца Симеона комиссовали и отправили назад в монастырь. Вернувшись в лавру, он искренне покаялся в непослушании. Наместник, человек мудрый, простил нарушителя и вновь принял его в число братии.
Жизнь вернулась в свое привычное русло, только воспоминания о той страшной атаке преследовали батюшку постоянно. Во сне он видел себя с винтовкой наперевес среди других солдат и точно таких же солдат-германцев, бегущих им навстречу. Разрывы артиллерийских снарядов и парящие в воздухе оторванные головы, руки, ноги в солдатских обмотках. И всю жизнь, уже став стариком, продолжал молиться о мире, а самым большим злом на земле считал войну. Всем сердцем он поддерживал деятельность советского Комитета защиты мира и деньги, что попадали ему в руки, отправлял на его счет.
Была у него одна странность, кто-то принимал ее за чудачество, и все же. Отец Симеон считал, что во время выборов его бюллетень должен непременно первым попасть в урну для голосования. Потому в шесть часов утра он уже появлялся у дверей избирательного участка, куда были приписаны и монахи, живущие в монастыре.
Быстро проголосовав, батюшка доставал из кармана подрясника сколько-то денег и клал на стол перед членами избирательной комиссии.
– А это, – указывал он на деньги, – на дело мира.
Ребята из комиссии, наши же семинаристы, звонили отцу эконому и спрашивали:
– Батюшка, отец Симеон дал нам денег на «дело мира», что нам с ними делать?
– Выполнять благословение, – шутил отец