всё это было забавно и совсем не безобидно. Однако то, о чём Крылов действительно хотел поговорить с соотечественниками… Образ правления – об этом по условиям цензуры нельзя было и заикаться ни устно, ни тем более, в печати.
Идеалом казалось просвещённая монархия, но Екатерина – случайностью на троне. От главы государства всегда ожидают больше, чем он может сделать. Больше, чем в человеческих силах.
И вот, из номера в номер с продолжениями печатается переписка… эльфов и прочих созданий фантазии обо всём, что касается жизни странных существ – людей. О «кривосудии» и повальных взятках, о воспитании, результат которого – развращённость, о способе преподносить развращённость, как добродетель – для этого надо всего лишь вступить в гвардию…
И как же люди любят обманываться, приукрашивая свою нелепую жизнь! Какие сочиняют сентиментальные пасторали о жизни прелестных пастушек и добродетельных пейзан! Далее следует картинка с натуры о русском крестьянине и его «любезной пастушке-подружке», занятых неравной борьбой за существование…
А кого люди почитают полезнейшим? Великим? Думаете, земледельца – всеобщего кормильца? Нет. Того кто, не выходя из своего царского дворца, истребит больше всего народа!
Результатом был обыск в типографии, и… вызов Крылова во дворец. Для личной беседы с императрицей. Беседы, после которой Иван Андреевич счёл за благо исчезнуть из столицы на несколько лет. В Петербурге его не держало более ничто – мать умерла, брат определён в полк, типографии нет, вольное слово придушено из страха перед «французской заразой»…
Но – «не имей сто рублей, а имей сто друзей»! Товарищи по литературному цеху охотно приглашали Ивана Андреевича в свои имения. Гостить в дворянских гнёздах было принято подолгу, по два – три месяца. И живя поочерёдно то у одного, то у другого литератора, Крылов работал то секретарём, то домашним учителем. Играл на любительской сцене, рисовал… и обдумывал возвращение в столицу. С чем? Три его пьесы не приняты театрами. Можно прочесть и убедиться, что они не хуже того, что в театрах тогда имело успех. Но, пожалуй, и немногим лучше. Это ещё «не Крылов». Сатира? Преподнесённая иносказательно, она бы имела успех…
БАСНЯ?! Низкий жанр, который никто не принимает всерьёз… но читают все! Более того, нет поэта, который не попробовал свои силы именно в этом «презренном» жанре. Тредиаковский на этом поприще успеха не снискал, но Херасков писал басни хорошо, а Дмитриев даже очень хорошо. Вступить с ним в соревнование надо было решиться! И Крылов решился…
«Переводы из Лафонтена» – так преподнёс Крылов свои первые басни. Скромность? Осторожность? Или что-то ещё? Несложно убедиться, что от переводов, довольно точных («Лиса и виноград», «Лягушка и вол»), Крылов очень скоро перешёл к весьма вольным интерпретациям, а затем и к сюжетам, полностью оригинальным. Но и тогда он не возражал, когда его басни называли «переводами»! Лукавство