у доски;
Филипповским (вкуснее нет!)
Горячим пирожком,
Девическим, в пятнадцать лет
Подаренным, платком…
(Д. Крачковский-Кленовский)
И выгружают медленно дрова
На мостовую парни звонко.
Так остро пахнет потом и сосной…
(Вера Лурье)
В дыму бледно-зеленом
Крестовские лужайки и леса.
Пестрят стволы берез. И над землею
(От алгебры весьма отличный запах)
Смолою тянет и сырой травой.
(Михаил Струве)
Это – память вкусовых рецепторов:
Каких-то шоколадок хилых
У ярославца сверток взяв,
Отправились под звон немолчный
В любимый наш, забытый сад…
Нет! Не найти такой же точно
На свете вкусный шоколад.
(Михаил Струве)
О время, незабвенный вкус в котором
Я выпила с горячим молоком
(Ксения Бабкина)
А пьяновишни от Berrin?
Засахаренные каштаны?..
О, у Gourmets был boule de neige,
Как мятно-сахарная клецка…
(Игорь Северянин. «Поэза для лакомок»)
Кухмистерскую, гордость здешних мест,
Мамаша держит на Разъезжей.
Ей Катя помогает. И с утра
Битки замешивает с луком.
(Михаил Струве)
О, пыльный вкус родной земли…
(Петр Бобринский)
Это – то, что помнит кожа помимо стиховой эрудиции:
Бурлили воды в нашей дельте плоской,
Носился ветер, как шальной.
Он нам в лицо смеялся брызгой мелкой…
(Михаил Струве)
И октябрями влажными Россия
Укутывалась в лондонский туман…
(Ксения Бабкина)
А в сквере влажные скамьи —
Любви вечерняя приманка!..
(Валентин Горянский)
Тяжелый ветер с Запада. Темно —
И в полдень лавки зажигают.
На Невском людно. Мокрая мятель
За воротник вам залетает.
(Михаил Струве)
И поскольку в этих стихах имперская столица часто является страной детства, инфантилизирующая себя память позволяет монтировать образы и толки, категории предметов и навязчивые видения в порядке случайного перебора:
Фонтанка. Мост и бронзовые крупы.
Карета бабушки. Ивана борода.
В канале плещет тяжкая вода.
В Михайловском гастроль французской труппы.
(Георгий Эристов)
Речь идет о консервации урбанистических импрессий, и средством консервирования служат отчужденные от столбовой дороги русской поэзии XX века объездные стиховые пути – в большинстве случаев заведомо консервативный, эпигонский, «пушкинский», приправленный иногда Блоком, стих, – как простодушно признавался Юрий Трубецкой, которого современники аттестовали «подлизой», что, кажется, самым точным образом описывает и его поэтику:
Как хорошо, закутавшись в доху,
Бродить в снегу Таврического сада
И знать, что сердцу