Роман Тименчик

Что вдруг. Статьи о русской литературе прошлого века


Скачать книгу

Сенатской.

      И вот навек запечатлен

      Тот миг… Загадочно-недавен

      В моих ушах, как сон, как тлен,

      Звенит-звенит еще – «Коль славен»…

      (Татиана Остроумова)

      Минимум деталей имеет своей мотивировкой тот тип видения, которое оставляет после себя в вербализуемом остатке именно метонимические фрагменты – сновидение. Так, в стихах Льва Гордона, написанных перед отъездом в Европу:

      Мой Петербург, где умер Гумилев,

      Где ночью люди говорят о Блоке…

      И снятся мне у новых берегов

      Твои горбатые мосты и доки.

      Можно говорить об особой поэтике эмигрантского миража, который может быть немым и звуковым, и Петербург сравнительно с Москвой скорее беззвучен – вот вариации «Песни Миньоны» у петербуржанки Татианы Остроумовой:

      Туда, где воздух чист и волен,

      Где на булыжнике трава,

      Где средь узорных колоколен

      Расселась жирная Москва.

      Туда, туда, где Питер четкий

      Вонзил в луну блестящий штык,

      Где близок ночью, сквозь решетки,

      Дворцов таинственный язык.

      Расписанное видение жанрово тяготеет к стиховому описанию картины, симптомом этого тяготения становятся словесные портреты конкретных петербургских картинок. Так, Вера Лурье, ученица Гумилева, вослед «Заблудившемуся трамваю», вводит в свое воспоминание вывеску «зеленной»:

      И гуляют важные торговцы,

      Наслаждаясь солнцем и весной,

      Точно нарисованные овцы

      С вывески соседней зеленной.

      или вывески у Михаила Струве, тоже числившегося в учениках Гумилева (Гумилев говорил о Маяковском: «Не больше нашего Струве»):

      Немудрые мелькают магазины.

      Золоторогий бык и красной рыбы

      Разрез на блюде с вилкой посреди.

      Другие петербургские картинки берутся из интерьера – вот у того же Михаила Струве комнатка курсистки:

      И над девичьей белой постелью,

      Ни цветов, ни крикливых картин,

      А «Сестра Беатриса» и рядом

      Генрих Ибсен, Толстой и Куприн.

      Или у него же – комната белошвейки

      Ты кипятила кофей. Руки наши

      Встречались, так был столик мал.

      И только с карточки безумный Гаршин, —

      Ты помнишь? – нас не одобрял

      Петербургский поэтический текст вообще склонен накапливать и сводить в единый иконостас обозначения и переложения «картинок», обрамленных композиций – от ведуты (у Марии Веги: «И Петербург, стихи напевший мне, свернувшись, лег в гравюру на стене») до витрины:

      Мощность Петропавловской твердыни,

      Шпиль Адмиралтейства в облаках

      И у Елисеева в витрине

      Пара неуклюжих черепах!

      (Г. Сатовский-младший)

      Расстояние от витрины до петербургского окна не столь уж велико —

      И в одном из кривых, из малых

      Деревянных ее домов

      Переплетный мастер Измайлов

      Жил