раз, когда на улице туман, я могу видеть намного больше. К тому же, когда я прикасаюсь к теплым предметам, мои пальцы точно обжигаются. Я чувствую, как тепло перерастает в жар, и кончики пальцев съедают сотни искорок, которых никто не видит. Они рождаются в тот момент, когда я прикасаюсь к плоскости теплого предмета, роятся на моей коже, размножаются и умирают, едва я отдергиваю руку. Точно так же, как произошло сейчас в кухне с чашкой, которую поднесла мне Ольга. Сотни искорок, колючих и не очень, рассыпались с моих пальцев по полу кухни, треща и тлея. Ты понимаешь, о чем я?
– В туман ты чувствительнее.
– Вроде бы как.
– Раньше ты мне об этом не говорил.
– Не знаю, возможно, не было повода.
Брат высадил меня у главных ворот поликлиники. Он предложил проводить меня, я отказался. Поблизости меня должны были ждать Макс и Лена. Я направился ко входу. Вчерашний мокрый снег хлюпал под моими ногами. Каждый раз, когда я убирал подошву, чтобы сделать следующий шаг, в отпечатке моего ботинка оставалась мокрая жижа, которая чавкала и превращалась в небольшую кашеобразную лужицу. Я поскользнулся и едва не упал. Какой-то мужчина придержал меня за руку. Поскольку от него пахло медикаментами, я решил, что это, должно быть, медработник. Я поблагодарил его и спросил, где я могу найти ребят, что пришли на медицинский осмотр. Мужчина проводил меня до лифта и подробно рассказал, куда мне следует идти, точно я был неразумный. Выходя из лифта, он сказал:
– Хлипковатая у тебя трость, дружочек. Никуда не годится.
– Что поделать, – ответил я и нажал кнопку. Мужчина ушел, хмыкнув. Лифт ехал вверх, и его вибрации отдавали мне в ступни. Женский голос объявил третий этаж, и когда двери раскрылись, я услышал голос Макса. Он громко смеялся, что-то кому-то втирал, а когда заметил меня, то подбежал, толкнул локтем и сказал:
– Эй, где тебя носит? Эй, слышь, Лен, он пришел!
Обдавая запахом своих смородинных духов, Лена обняла меня и чмокнула в щеку. На моей коже остался липкий сладковатый след ее блеска для губ или помады. Пощекотав меня кончиком пальца за ухом, она произнесла: «Стремно выглядишь», – и предложила мне кофейную пилюлю. Разжевываемая мною горьковатая капсула казала мне сделанной из старой резины, насколько негодной, что она потеряла свои эластичные свойства и теперь рассыпалась прямо у меня во рту. Я запил ее парой глотков минеральной воды, а потом подошла классная руководительница и выдала мне направление на медосмотр:
– Проходи в кабинет, – сказала она.
В кабинете доктора на потолке над самой моей головой трещала люминесцентная лампа. Ее мерное гудение заполнило комнату, а из-за облепившего город тумана тишина казалась еще более глубокой, поэтому гул и треск лампы казались особенно громкими. Стены были отделаны кафелем или покрыты белой краской, которая точно отторгала все тепло, так что в кабинете было немо и прохладно, я подумал, что, возможно, так же выглядит морг. Я протянул доктору свое направление, и он проводил