он там говорил у большого экрана в соседней комнате. Что-то случилось с ним самим, что-то, из-за чего Юм вдруг оказался в центре его мира. Жалость? Юм не был жалким. Любовь? Кто он и кто сам Темка… Дружба? Но дружат с равными, а он или малявка, или небесный самодержец… Ответственность? Но этот маленький засранец сам Астропайос и сам отвечает чуть ли не за весь универсум… Страх? Пожалуй, что страх. Почти ужас. Лишь бы только он не болел. А он может во сне вдруг начать умирать… Темка сидел и не отводил от белого лица глаз. Держал. Как будто мог помочь… Как будто мог удержать… Сидел и сидел рядом с оцепеневшим, время от времени открывающим покорные и жалкие глаза Юмом, брал за слабую горячую ладошку и держал ее, пока Юм снова не засыпал. Тогда он разрешал себе поднять глаза и смотреть за прозрачную стену большой прохладной комнаты на озеро. Но не долго. У Юма был жар, и Тёмка не понимал, почему это никого особенно не волнует. Будто так и должно быть. Ангел иногда подходил и клал легкую ладонь на жаркий лоб Юма, и тому вроде бы становилось легче. Никаких взрослых с медицинскими чемоданчиками что-то вообще не было видно. Вирлир, Ние и кто-то еще звонили все раза по два еще, Ангел им что-то говорил. А во дворце было тихо, будто никого, кроме них троих, здесь не было. Тёмку это слегка пугало. И комната эта, мрачная взрослая спальня с тяжелой узорной мебелью, ему не нравилась. Юм, как тряпочка лежащий на краю большой кровати, казался здесь совсем маленьким.
Ангел еще долго говорил с кем-то, потом пришел и сел рядом с Тёмкой, взял спящего Юма за другую ладошку:
– Ты не волнуйся. Кааш говорит, он сам справится. Что так уже было. Все будет хорошо, он завтра встанет. Если бы серьезное – Кааш уже был бы здесь. И я тоже вижу, что скоро все пройдет. Это просто горе.
– А что, горе – это не всерьез? – возмутился Темка.
– Обычно он вида не подает никакого, если горе, – вздохнул Ангел. – Он все скрывает – я сам не знаю, но большие так говорят. Ему очень много пришлось в последние дни скрывать.
Темка вспомнил, как Юм стукался лбом об сосну, обхватив дерево так, будто это был кто-то единственный живой и родной на свете. Ему стало тошно от стыда. Ведь он тогда тянул его за косичку и орал, что Юм – химера и зараза, и надо куда-то там идти… Но что он скрывал? Что с ним случилось, о чем Темка не знал?
– Какое горе он скрывал?
– Да видишь, Кааш, когда его после превращения с того света опять вынул…
– Как с того света?! Почему?
– Да какое-то обезболивающее, чем ему руку обезболивали в госпитале, в его крови вдруг сделалось отравой, и он бы умер, если бы ему Кааш не сделал переливание крови. Чтобы его вылечить, Кааш забрал его с собой…
– На семь дней. А я был у Вира. И Вир мне ничего не сказал… Что он опять умирал… Да что ж это такое с ним, а? Он почему то и дело – на тот свет? Почему его оттуда все время вытаскивать надо? Почему он жить не хочет?
– Тошно ему… И с нами, и вообще… Он родство с нами вот именно как горе понимает… Ну, в общем, Кааш его неделю