и сам Кельдибек гнев на милость сменил,
И гонцы от него рассылались везде,
Говорили, мол, если увидит их кто,
Пусть, мол, скажет, что могут вернуться домой,
Что и дочь он простил, и Степана простил,
Что живым, мол, оставит его, не убьёт.
Как достала их весть, я не знаю про то.
Только, видно, поверили в это они
И вернулись. Она уж была на сносях.
Кельдибек её в башне велел запереть.
А Степану велел, чтоб чужого не брал,
Обе кисти срубить. А чтоб песни не пел,
Да девиц не смущал, – велел вырвать язык.
И оставил живым, как ему обещал.
Лишь его отпустил он, – пропал наш Степан;
Говорили, что раны врачует в лесу,
Говорили, что будто какой-то старик
Его к Волге повёз, чтобы там исцелить.
А Шайви, как узнала о казни такой,
Попросила, чтоб ниток ей дали, что, мол,
Хочет кружева вывязать, чтоб не скучать.
А как ниток ей дали – верёвку сплела
И повесилась, даже родить не успев.
Кельдибек-то потом как помешенный стал,
И на Волгу ходил, много жёг городов.
Говорят, всё Степана хотел он найти,
Всё не мог он унять свою боль, и свой гнев.
А потом уж убили его самого.
Вот тогда-то Степан воротился назад,
Да пришёл в монастырь, чтобы век в нём прожить.
Так теперь и живёт он при монастыре.
Мальчик служит при нём, помогает ему… –
Лишь закончила сказ, Митька вдруг заревел;
Громко, в голос; терпеть он уж больше не мог;
Долго слёзы держал, да не смог удержать.
– Митька, что ты?.. Ну, полно, родной мой, не плачь… –
Плакать он не хотел: слёзы сами текли.
– Как же, баба?.. За что же?.. А Бог-то?.. За что?.. –
Выговаривал Митька сквозь слёзы с трудом.
– Так ведь, милый мой, дочь он украл у отца.
Разве ж можно? За то его Бог наказал.
Да и князь-то, поди, за жестокость свою
Отстрадал. Он теперь уж в могиле лежит.
А Степан-то вон – жив… Бог, он знает, родной… –
Бабка Вера сказала Наташе тогда:
– А зачем же его приютил монастырь?
От него ж нету проку. Водись с ним, корми.
Разве что побираться он может, и то… –
Бабка Вера брезгливо махнула рукой.
– Не во всём же нам прок-то искать. А душа?.. –
Ей сказала Наташа. А Вера в ответ:
– Да душа-то без прока сильнее болит.
– То у жадных болит. А у щедрых-то прок
Не в наживе, а в том, чтобы сеять добро… –
Только Вера не слушала больше её:
Вдруг у крайних телег зашумела толпа,
И сбегался народ. Вера встала скорей:
– Побегу, посмотрю, что творится вон там… –
И, вскочив, убежала, смешалась с толпой,
Цвет зелёный платка лишь мелькал иногда.
7. Одержимые и примиритель
– Этот! Этот! – кричали в стихийной толпе.
– Эти с ним! – шум волнений всё ширился, рос.
Там, у края рядов, где телеги