свете.
Кроме Зака, конечно. И Гоши. Хотя Гошу, может быть, и следовало начинать. Пока не сожрала с потрохами.
***
Зак сбежал два пролета – до места, где не было стены.
Крикнул:
– Догоняй!
Стал на край, глубоко вдохнул и, оттолкнувшись ногами, прыгнул. Воздух подхватил его, Зак раскинул руки в стороны – и лишь потом сгруппировался. Глупая идея, но ему казалось, раскинутые в полете руки помогают замедлить падение.
“Ещё с зонтиком прыгни”, – злобно бормотала Гоша. Она завидовала – она, как все приезжие, боялась прыгать с таких высот. Не могла довериться притяжению, которое у поверхности-то обычное, а вот выше – совсем другое. Потому и прыгать тут можно по-другому. Гоша прыгала по пролетам. Могла с крыши дома – на гараж. А Зак мог просто с крыши дома. И ничего ему не было.
Приземляясь, он спружинил ногами, дал еще одну точку упора рукой. Медленно поднялся.
Зак не боялся ничего. С ним было иначе, чем со Снежком. Наоборот.
Однажды Зак тоже очень сильно испугался. Только он с тех пор перестал бояться – будто весь запас страха израсходовал за раз. Он почти ничего не помнил о том дне и еще меньше – о днях ему предшествующих. Ему сказали: защитный механизм психики так сработал. Просто отрезал травмирующие воспоминания, а вместе с ними случайно – всё его детство.
Иногда ему казалось, будто он вот-вот что-то вспомнит. Приходили голоса и смутные запахи. Было, кажется, жарко. Воздух, кажется, пах гарью. И что-то выло вдали, будто какие-то звери, но он-то знал: зверей на Цитрусе никогда не было, это по-звериному выли сирены.
На кораблях-эвакуаторах их включали, чтобы призвать людей пошевеливаться. Чтоб успеть всех спасти.
Отец не раз говорил, что до шаманского селения корабли спасателей не добрались, не успели, но Зак помнил вой сирен. Старик часто врал, и Зак подозревал, что он делал это уже неосознанно: запутался в словах и мыслях, да и вообще давно их все пропил.
Зак помнил вой.
И помнил, что песок был теплым и сыпался сквозь пальцы. И помнил, как поднимается, а отец подхватывает его под руку, и Зак смотрит ему в глаза и не понимает, что за человек его схватил. Не помнит отца. Не помнит ничего. А в голове страшный шум, но больше никто не воет, только что-то кричит отец, тащит его куда-то за собой. И песок – теплый.
Все случилось между этими двумя моментами: между воем и теплым песком.
Шаманы никуда не полетели с планеты, атакованной пришельцами. Шаманы решили по-своему. Просто потому что были упертыми болванами – думал Зак.
Шаманы не любили Флот. Флот, Совет, правительство Цитруса, руководство ближайшего поселка: всех, кто ими командовал. Шаманы всегда были сами по себе. Не принимали ни советов, ни помощи от людей со стороны. Даже если люди со стороны пытались спасти их чертовы жизни. Даже если началось Вторжение.
А ведь все, что нужно было сделать этим мудакам, – открыть ворота поселка. Отправить женщин и детей подальше от бойни. Даже не отправить. Показать, черт побери, спасателям, откуда их забирать. И все!