Лутому взять на себя эту роль? За свою жизнь он притворялся подмастерьем, лавочником, бродячим дудочником, сыном охотника и побочным отпрыском деревенского головы. Он лгал, извивался, смеялся, выкручивался, слонялся по Княжьим горам вместе с такими же оборванцами. А сейчас он выставит себя рабом, отправленным в дань Сармату-дракону. И будет делать то, что умеет лучше всего: наблюдать.
Оркки Лис верил в приметы и духов, но высмеивал мысль, что Сармат некогда был человеком. Тойву, второй и последний из отряда, кто знал о намерениях Лутого, предпочитал отмалчиваться. Скали захлебывался ядовитой слюной, доказывая, что в Матерь-горе обитает оборотень. И некому было рассказать, как оно на самом деле. Лутый расскажет. Лутый выберется из Матерь-горы, но перед этим отыщет слабые места Сармата. И хоть бы, боги, хоть бы все получилось.
Лутый старался видеть мир глубже и ярче, чем другие. Он не считал Рацлаву-невесту писаной красавицей – да и понятие красоты было для Лутого необъятным. Но ему казалось, что она – сотканное полотно. Бельма, полнота, не очень густые темно-русые косы до лопаток. Молочно-белая кожа, красневшая и лопавшаяся на морозе. Перевязанные ладони, соболиные брови, прямой нос с широкими ноздрями. Плавные, ленивые движения и, конечно, свирель. Драконья невеста не красива и не уродлива: она такая, какой должна быть. И если дать ей зрение, тонкий стан или волосы до бедер, ее образ рассыплется, будто потревоженный хрусталь.
А еще есть в ее свирели то, что заставило Совьон перешептываться с Тойву. И если – когда, это лишь вопрос времени, – Лутый выяснит, что именно, если драконья невеста сможет ему не то что помочь – хотя бы не мешать, – зачем ему красть пугливых, миловидных, обманчиво храбрых и глуповато заносчивых девушек?
– Хорошо, парень, – согласился Оркки. Он понимал, что от этого решения зависит жизнь Лутого, и не настаивал. – Делай как считаешь нужным.
Он поскреб щеку в бороздках морщин – их у Оркки было не в пример больше, чем у Тойву, хотя предводитель был младше всего на год. Под одним из карих глаз пролегла складка, а пальцы начали привычно поглаживать остроконечную пшеничную бородку. Лутый хорош. Лутый ему как сын. Тяжело его отпускать.
Оркки Лис махнул рукой, развернулся и пошел к своему коню. По жухлой траве заскрипели потертые сапоги.
Все. Кончился легкий путь. За их спинами высился синий хвойный лес, а реки делали поворот к югу – оставалось лишь пересечь бурный Русалочий поток. Темная с голубым высверком вода, а на ней – лед, распавшийся на тающие пленки. Граница Черногородского княжества – дальше начинались чужие владения. Русалочья река была глубокая и быстрая, вброд не перейти. И даже не переплыть: говорили, на дне спят белокожие утопленницы, выбирающиеся на берег, чтобы погреться под луной. И увлечь пригожих деревенских парней на мягкое ложе из водорослей.
Сильные пальцы Совьон запутались в черной гриве Жениха. Исполинская грудь коня колыхалась, а из прогалин ноздрей вылетал горячий воздух. Верный, грозный вороной: он чувствовал этот